Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!

— Ты-то здесь как оказался? — удивился я.

— Спасибо новому ротному, — Щусь заматерился. — Ему же наплевать, кто вас жратвой будет обеспечивать и повозки с барахлом охранять. Глянь на дырку, чуть не убили в конце войны.

— Чем ты лучше других?

— Я не говорил, что лучше. Два диска выпустил, пока вас прикрывал. Взводного убили, жалко "мальчишку.

Я согласился, что жалко. Посидели, покурили, набили патронами по одному диску. Затем дал команду выходить наружу. И здесь я столкнулся с неожиданной ситуацией. Двое-трое ребят помоложе встали, остальные, в том числе старшина Щусь и сержант Молодка, остались сидеть.

— Мужики, пошли быстрее.

— Куда спешить? Под пули?

— Молодка, не дури.

Приказывать старшине я не имел полномочий. Остальные, в основном из моего взвода, были обязаны мне подчиняться. Однако все смотрели на Щуся. Тот понял, что может вляпаться в историю, кашлянул и вышел из комнаты. Поддерживать бойцов он не хотел, дело пахло неподчинением в бою, а он среди нас являлся старшим по званию. Поэтому предпочел уйти. Молодка заявил:

— Я ногу вывихнул.

Кто-то пожаловался на контузию. Стали сворачивать самокрутки. Я их понимал. Кому охота лезть под пули в чужом венгерском городе, когда все уже видели конец войны.

— Ребята, как хотите. Можете оставаться. Только не забывайте, Данкевич себя не щадит, а вас тем более. Загремите под суд, или ротный сам вас расстреляет.

Поднялись еще два белоруса, земляки старшего лейтенанта, за ними остальные. Рассовывали в глубокие карманы шинелей трофейные гранаты, оставшиеся бутылки с вином. Говорят, что от спиртного притупляется реакция. Может, и так. Но без вина и трофейной водки было бы невозможно пережить страшное напряжение нервов во время уличных боев.

Потом дело пошло быстрее. Несмотря на потери, продвигались вперед. Иван Данкевич шел среди атакующих и тоже стрелял. Ординарец менял ему магазины к легкому автомату Судаева. Ночь провели в квартирах отбитого дома. Спали по очереди на кроватях, перинах, сброшенных на пол, пуховых одеялах, которые я видел первый раз в жизни. Батальонная кухня отстала, мы не знали даже толком, где находятся седьмая и девятая роты. Данкевич хотел послать связных, но раздумал. В темноте, в незнакомом городе, бойцы могли просто исчезнуть. С ужином проблему решили за счет продуктов, найденных в квартирах. В основном это оказались консервированные овощи и фрукты в стеклянных банках. С патронами к автоматам дело обстояло хуже. Многие вооружились трофейными МП-40, а свои ППШ предстояло таскать за спиной. За потерю штатного оружия спрашивали строго, особенно после боев.

На рассвете я стоял на посту у окна. Цепочка венгров, покинув позиции, уходила вдоль улицы. Некоторые перебинтованы, кто-то хромал, опираясь на самодельный костыль. Никакой жалости к раненым я не испытывал и расстрелял в них всю обойму. Двое остались лежать, остальные убежали, а я едва не попал под пулеметную очередь. Пули смели край подоконника, пробили перегородку, рикошетили от стен. Проснувшиеся бойцы ругались и прятались за мебель. Эти бои продолжались дня три, затем нас отвели на отдых.

В батальон поступило пополнение, в основном из освобожденных районов Украины и Белоруссии. Про украинцев, особенно «западников», лучше промолчу, а белорусы воевали отлично. Они пережили оккупацию, участвовали в партизанском движении, кое-кто имел медали. Меня снова вернули в роту Данкевича, так как не хватало командиров. Несмотря на ухабистые отношения со старшим лейтенантом, он назначил меня взводным.

Я приходил на совещания вместе с другими офицерами, обещали присвоить звание «младший лейтенант». Почему-то не получилось. Более того, за Дебрецен многим вручили награды, а меня обошли. Иван Данкевич получил орден Отечественной войны. Старшину Щуся наградили медалью «За боевые заслуги», хотя в уличных боях он принимал участие всего один день. Стало обидно. Под Дербеценом я уничтожил не меньше десятка фашистов, не вылезал с переднего края. Поговорил начистоту с Данкевичем.

— Знаешь, Иван, мне до фонаря эти награды. Дело в другом. Я полтора года находился в тылу, то в госпитале, то в военкомате. Помнишь, как вы все на меня косо поглядывали?

— Ну и что?

— Во все дырки совали, проверяли, кто есть я. Кажется, проверили, а дальше что?

Данкевич помолчал, затем стал объяснять. Оказывается, меня представили к ордену Отечественной войны, однако наверху посчитали, что награжденных получается слишком много, и часть представлений зарубили.