Женщина открыла другую дверь и, пропустив двух посетителей, оставила их наедине с Марсо.
Третий, вероятно, не раз бывавший в доме, прошел в кухню, где застал Рамиреса. Тот чувствовал себя довольно непринужденно, он снял свое оружие и разложил его на столе.
Женщина принесла им бутылку вина, паштет и хлеб, а сама принялась готовить бутерброды для тех, кто находился в гостиной. На вид ей казалось лет сорок, и держалась она с большим достоинством. Человеку, сидевшему около Рамиреса, было, должно быть, лет пятьдесят, одет он был в рабочий комбинезон.
При виде двух посетителей Марсо на секунду замер в нерешительности, в глазах у него мелькнуло изумление, потом, радостно улыбаясь, он пошел им навстречу.
— Вот это да!
Более высокий из них был Гарнье, комиссар по кадрам департаментского комитета Ф.Т.П. Другой — член Центрального комитета, которого Марсо не видел еще с довоенного времени и теперь не сразу узнал, так как тот стал носить очки и отрастил себе усики. Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.
— Меня зовут Фуркад, — сказал представитель Центрального комитета, желая несомненно избежать, чтобы его назвали настоящим именем.
Но Марсо было бы приятно вспомнить его прежнее имя. Фуркад — раз уж надо его так называть — был для Марсо больше, чем просто товарищ по партии и ответственный руководитель. Он был тем человеком, которого в какой-то момент жизни встречает на своем пути каждый коммунист: Фуркад открыл Марсо двери партии и направлял его первые шаги. Это было десять лет назад, в знаменательные дни февраля 1934 года, когда Марсо, в то время рабочий Шарль Морэн, вернувшись с военной службы, снова стал работать токарем на верфях Жиронды. Фуркад находился тогда в Бордо. Его видели повсюду: на демонстрациях, на заводах, в порту… Однажды вечером Морэн был на небольшом собрании, где присутствовало всего семь человек; перед ними выступил Фуркад. Он говорил совсем просто, словно беседовал с ними. Именно он рассеял последние колебания Морэна относительно вступления в партию. В дальнейшем Фуркад всегда проявлял к нему внимание, выдвинув его сперва секретарем ячейки верфи, потом, после больших забастовок 1936 года, — в состав руководства местной секции и, наконец, после его возвращения из Испании, — в федерацию партии.
На каждом этапе его работы Фуркад, который был старше Морэна на тринадцать лет, помогал ему, поддерживал, подбадривал, боролся против естественной для молодого коммуниста боязни ответственности. И вот Шарль Морэн, ставший теперь майором Марсо, после пятилетней разлуки снова встретился со своим старым другом. Он знал, что Фуркад, бежав из плена в Германии, опять занял свой пост в Центральном комитете, но о дальнейшей его судьбе, как и о судьбе многих других, ему ничего не было известно.
Марсо не мог удержаться, чтобы не задать Фуркаду несколько вопросов о здоровье руководителей партии: о депутатах-коммунистах, находящихся в Алжире… о Жаке Дюкло… о Морисе Торезе. Потом наскоро поговорили об общих друзьях, об арестованных товарищах, расстрелянных, пропавших без вести или ведущих где-то борьбу…
— Я вызвал тебя сюда, — сказал Фуркад, — не только ради удовольствия повидать тебя, но чтобы вместе с тобой и Гарнье разрешить один важный вопрос. Ты знаешь о нанесенных нам тяжелых ударах?
— Да. В департаментском комитете — Гастон, в секторе — Роз.
— И ряд других… правда, менее ответственных. Как видишь, продолжаются аресты наших активистов. Это охота за нашими руководителями, которая идет с самого начала оккупации; иногда ей помогают наши мнимые друзья, мечтающие о том, чтобы мы провалились ко всем чертям… Нам все труднее и труднее возмещать потери, по-видимому, военные операции подходят к концу… это вопрос недель, а может быть, даже дней… Партия, сильная авторитетом, завоеванным ею в массах, получит новое пополнение. Но сразу возникнут и новые проблемы. Для их решения будет уже недостаточно военного опыта, который многие наши активисты приобрели в вооруженной борьбе. Особенно остро даст себя чувствовать отсутствие политических кадров, потерянных нами и не возмещенных… Над этим вопросом надо думать уже сейчас… Вот почему ты должен принять на себя руководство департаментским комитетом.
— Как партия мыслит себе то, что произойдет в момент освобождения страны?
— Прежде всего, освобождение Франции еще не означает конца войны. Конечно, за ним последует взрыв всенародного ликования. Однако с прибытием в Париж де Голля борьба еще не кончится, как думают некоторые… Но ты так и не ответил на мое предложение?
Читать дальше