Жан Лаффит - Командир Марсо

— Где скрывается Лусто?

Старики, Мартинес и его жена, делая изумленные глаза, разводят руками. И в тот же миг сверху доносится шум. Отчетливый шум шагов, который тотчас же смолкает.

— Что там такое?

— Крысы.

— Черт возьми, разве они в сапогах?

— Поднимитесь, посмотрите!

Однако жандармы не проявили любопытства. Лусто, которому Мартинесы только что рассказали эту историю, ободряет их.

— Теперь не бойтесь ничего, больше они к вам не придут.

— Вы вернетесь домой?

— Скоро. Когда все будет кончено.

Майор Лусто снова на мотоцикле и мчится на полной скорости по залитой солнцем дороге…

Около весело потрескивающего огня образовался круг. От костра, сложенного из хвороста, то и дело отскакивают снопы искр; кружась, они поднимаются в воздух и, прежде чем исчезнуть из глаз, словно сливаются со звездами; время от времени кто-нибудь из сидящих вокруг подбрасывает в пылающий костер сосновую чурку или охапку сухих веток. Тогда новая вспышка огня заставляет отодвинуться первый ряд бодрствующих ночью людей. Они наблюдают за тем, как запекается брошенная в золу картошка, и обжаривают мелкие кусочки мяса, нанизанные на выструганную из орешника палочку. Вспыхивающее пламя озаряет их мокрые от пота лица и разбрасывает вокруг костра яркие блики, так что временами из темноты возникают очертания какого-то фантастического цирка, где деревья и люди словно сошлись на дьявольский шабаш. Потом все снова скрывается в полутьме, только мелькают красные отсветы и слышится шепот и приглушенное пение людей.

Несколько поодаль, на зеленом ковре из папоротника, сидят полукругом четыре человека. Потому ли, что окружающая их обстановка располагает к беседе, или потому, что события дня придают этому вечеру торжественный характер, они впервые за две недели совместной жизни разговорились по душам. Командир группы, дольше всех находившийся в маки, рассказывает остальным свою историю. Он среднего роста, носит окладистую бороду и говорит с сильным бордоским акцентом.

— …В лагере маки я уже третий раз. Летом сорок второго года я ушел с завода в Бордо, чтобы не ехать в Германию. Нас было семеро. Мы перешли в неоккупированную зону и укрылись в деревне недалеко от Кастильона. Жили мы в лесу, в заброшенной хижине, и работали у местных крестьян. Сначала жизнь протекала довольно однообразно, но вот как-то к нам пришла одна девушка, партизанская связная. Она сообщила последние новости, сказала, что мы не одни, и связала нас с другой группой. Вместе с этой группой мы провели операцию против пограничного поста. Операция прошла блестяще, мы захватили три автомата и револьверы. После первого успеха мы воспрянули духом и ощущали в себе новый прилив сил. Но осенью немцы перешли границу зоны… Слишком много людей знало о существовании и расположении нашего отряда, и нам пришлось распустить его…

Спрятав оружие, мы разбрелись по фермам. Ликвидация отряда и наступившая затем плохая погода вынудили большинство моих товарищей вернуться к себе домой. Сам же я остался у одного крестьянина, по фамилии Малавернь, оказывавшего нам большую помощь, и пробыл у него в течение всей зимы… Я жил там, как в родной семье. Время от времени нас приходила проведать девушка, которая впервые установила с нами связь. По её предложению, мы — я и товарищи, оставшиеся в том районе, — решили к весне возродить партизанский отряд. А до той поры благодаря наладившимся связям я участвовал в нескольких диверсиях на железных дорогах… Но в один злосчастный день на Малаверня донесли, что он коммунист. Полицейские явились к нему и увели его с собой, разлучив с женой и четырнадцатилетним сыном. По счастливой случайности я в это время находился далеко от дома, в поле, и узнал об аресте хозяина еще до возвращения домой. Иначе я угодил бы прямо в лапы полиции. Из предосторожности я перебрался на другую, менее заметную ферму, где жил мой друг Марк. Вдвоем с ним мы собирались восстановить партизанский отряд. К сожалению, я утратил тогда связь с другими группами: девушка, приходившая к Малаверню, как видно, тоже была арестована.

Итак, мы снова извлекли свое оружие и вместе с двумя ребятами с соседних ферм расположились в лесу, в десятке километров от деревни. Вскоре к нам присоединились и другие парни, а к маю в отряде насчитывалось уже пятнадцать человек. Марк стал нашим командиром. Так как к тому времени я уже довольно хорошо изучил район, Марк поручил мне разведку и налаживание связей. Вот тогда-то я и вспомнил об одном бывшем кадровом офицере, который год назад занимался с нами военным делом. Я повидался с ним и рассказал о создании нового партизанского отряда. Он как будто был очень доволен моим сообщением и несколькими днями позже объявил мне, что наш отряд включен в состав «Тайной армии»… Все очень обрадовались этому известию, и в первую очередь я сам. Нам нравилось самое название «Тайная армия», нам казалось, что теперь мы уже не одиноки. Мы занялись разведкой местности, подходящей для сбрасывания оружия на парашютах, и дважды под руководством офицера принимали оружие, присланное из Лондона. Оружие прятали в условленном месте, куда за ним на следующую ночь являлась другая группа… Такая работа была нам по душе, но так как оружие на парашютах сбрасывали сравнительно редко, то большую часть времени мы бездействовали. Офицер уверял, что так лучше: нам легче будет выполнить лежащую на нас задачу, если немцы не будут подозревать о нашем существовании. И мы проводили время за чтением и различными играми, а наша военная служба ограничивалась только несением караула. Лишь изредка у нас бывали строевые занятия, мы изучали теорию военного дела, и даже устроили в каменоломне тир. Но всего этого было, конечно, недостаточно, чтобы заполнить время, и дисциплина стала падать. Ребята все чаще и чаще заглядывали в деревни — выпить стаканчик вина, раздобыть табачку или поухаживать за девушками. Тогда-то, с согласия Марка, я решил установить связь с отрядом франтиреров, чтобы посмотреть, как поставлено дело у них… Это обстоятельство спасло мне жизнь… В то время, когда я находился у франтиреров, наш отряд был уничтожен…