Анатолий Сульянов - Расколотое небо

Степан Тарасович откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники — кресло было со списанного пассажирского самолета, с откидывающейся спинкой и удобным полумягким сиденьем. Он любил окружать себя предметами авиационного обихода: пепельница — поршень от авиадвигателя; карандаши — в латунной гильзе от авиапушки; цветы на подоконнике стояли на алюминиевой полочке, служившей раньше подставкой для бортовой радиостанции; даже вешалка и та была сделана в авиационных мастерских из профилей, используемых при ремонте фюзеляжей.

— Вернемся к Сторожеву. Ты-то кого предлагаешь? — полюбопытствовал в свою очередь Северин.

— Если не пройдет Сторожев, то Подшибякина — его ведомого. Паренек пытливый, настырный, много хорошего перенял у своего ведущего и у Васеева. Кстати, это ведь ты его когда-то отстоял?

— И я. И Васеев. А главное — ты, Степан Тарасович. Подшибякин прибыл в полк вскоре после Северина.

Он был первым, в чью судьбу замполит решительно вмешался.

В одну из осенних ночей молодой летчик допустил на посадке грубую ошибку: выровнял высоко, и машина так ударилась передней стойкой шасси о бетон, что стойка осталась на полосе. Руководивший полетами Брызгалин потребовал отстранить офицера от летной работы и списать его в наземные части. Все доводы и просьбы Сторожева и Васеева, командира звена, Брызгалин решительно отклонил.

— С такими способностями ему не место в истребительной авиации! — сказал подполковник на методическом совете. — Благодарите судьбу: этот летун мог разбить машину и убиться. А вы, Васеев, говорите о его чистой технике пилотирования в зоне. Что толку от пилотажа, если он сажать самолет не обучен?!

— Дадим провозку на спарке, посидит в тренажере, повторим аэродинамику, — не сдавался Васеев.

— Аэродинамика! — передразнил Брызгалин. — Он земли на посадке не видит! Аэродинамика!..

Геннадий так и не смог убедить Брызгалина и пошел к Северину.

— Помогите, товарищ майор! Потеряем летчика. Он же еще молод, навыки только начали сформироваться.

Северин внимательно выслушал Васеева, поговорил со Сторожевым и с Подшибякиным, изучил его летную книжку, побывал на стоянке, где попросил техников побыстрее восстановить машину, долго беседовал с Брызгалиным. Несколько дней замполит ходил возбужденный и взвинченный. Затем доложил Горегляду.

Ох как не хотелось тогда Степану Тарасовичу портить отношения с Брызгалиным! Долго уламывал его Северин — уломал. Вышли из штаба усталые, не сказав друг другу ни слова, остановились на крыльце. Северин чувствовал, что командир им недоволен, что в душе он на стороне Брызгалина — и правда, тяжело доверить истребитель летчику, который не научился как следует сажать его. Полк не училище, здесь исправлять такие пробелы трудно.

Васеев ждал замполита на улице. Горегляд смерил его жестким, холодным взглядом и молча прошел к командирскому газику.

— Садись, Юрий Михайлович, — предложил он Северину. Тот поблагодарил и отказался, сославшись на дела.

— Ну, как знаешь, — буркнул Горегляд, сел в машину и громко хлопнул дверцей. Газик взревел мотором и исчез в темноте.

— Такие вот дела, товарищ Васеев, — сказал Северин. — Будет летать ваш Подшибякин. Будет! Только займитесь им основательно.

С тех пор, когда тревога за человека свела их, Северин и Васеев дорожили взаимным уважением. Доверие друг к другу, прямота в суждениях и порядочность в поступках были у них в крови, и это роднило их, делало похожими друг на друга.

…Горегляд встал, подошел к стене, раздвинул занавес графика летной подготовки и щелкнул по строчке, начинавшейся с фамилии Васеева:

— Полюбуйся: что в плане, то и наяву. Диалектика. А вот его соседи: один летчик вырвался далеко вперед, другой плетется в хвосте.

— Прости, Степан Тарасович, но в том, что некоторые пилоты подолгу топчутся на месте, повинны и мы с тобой.

— Что ж мы… Планируют в эскадрилье. Каждый комэск обязан следить за этим.

— Все это верно. Вот ты показал на отставшего от программы летчика. А разве это от него одного зависит? Нет. Сегодня полетик, через неделю еще один. Вот и ждут летчики полетов, как манны небесной. Как же им расти, набираться опыта?

Северин отошел в глубь кабинета, остановился возле классной доски, взял мел и нарисовал клетку с птицей.

— Однажды в детстве мы поймали синицу и посадили в клетку. Берегли, ухаживали, кормили с утра до вечера. Синица за зиму стала пухлой и, когда мы весной выпустили ее, летать не смогла. Отяжелели крылья, и стала она добычей дворового кота. Так и летчик: чем дольше не летает, тем тяжелее его крылья. Держим летчиков на земле месяцами, как синицу в клетке; глядишь, полнеть начали ребята, и в воздухе им неуютно, на землю тянет.