Анатолий Сульянов - Расколотое небо

Отметка цели и перехватчика на экране локатора слились в одно светлое пятно. Кочкин привстал со стула, оперся рукой о блок станции и, плотно прижав микрофон к губам, затаил дыхание.

Он ждал доклада Васеева.

Стук хронометра стал необычно громким, он отдавался во всем теле, ухал в голове. Николай понял: случилась беда. Пятнышко васеевского самолета скатывалось с экрана вместе с целью.

Не веря свершившемуся, он поспешно крикнул в микрофон:

— Ноль-сороковой! На связь!

В дежурных приемниках сухо потрескивали атмосферные помехи, эфир был пуст. Сторожев еще только подходил к приграничной зоне — все это время он мчался на форсажном режиме, но выйти наперерез нарушителю не успевал. Кочкия отчетливо видел отметку его машины и, как только Сторожев оказался в районе, где Геннадий пошел на таран, тут же запросил его по радио:

— Сто сорок второй! Посмотри вниз — что видишь?

Он все еще надеялся на благополучный исход: Геннадий мог катапультироваться.

В бункере установилась тишина: не жужжали моторы вентиляторов, не зуммерили рации, перестали щелкать реле.

Стало так тихо, что Николай услышал дыхание сидевших у экранов операторов.

— Костер, — глухо и безнадежно ответил Анатолий.

Николай огляделся по сторонам — вокруг висел густой, плотный мрак — и, не сдержавшись, заплакал…

Кочкин не слышал, как открылась массивная металлическая дверь и в светлом ее проеме показались Брызгалин и Северин.

— Где Васеев? — строго спросил Брызгалян с порога. После дневного света он не различал в темноте одиноко стоявшего Кочкина и шел наугад, пока не натолкнулся на него.

— Где Васеев? Я вас спрашиваю?

Кочкин ухватился обеими руками за стойку станции и, ее поворачивая головы, крикнул в темноту:

— Нет больше Васеева! Нет…

Николай расслабленно приник к стойке. Правой рукой он все еще крепко сжимал теплую рукоятку микрофона, словно микрофон продолжал связывать его с Геннадием. Ему казалось, что стоит разжать пальцы, как эта невиданная связь оборвется.

Брызгалин потряс Кочкина за плечи. Из разжатой руки микрофон выпал на экран, громко стукнулся о металлическое обрамление и покатился по полу, отдаваясь в помутневшем сознании Николая тяжелыми, ухающими ударами…

Северин усадил Николая на стул, дождался, пока тот немного успокоился.

— Сколько минут нарушитель был над нашей территорией?

— Около семи минут, — не задумываясь, ответил Николай.

— Откуда же он появился? — с недоумением в голосе спросил Северин, рассматривая оставленные Кочкивым на экране отметки цели.

— Видимо, на бреющем проскочил по лощиле.

— До «точки ноль-три» не дошел?

— Немного. Когда подняли перехватчик, сразу развернулся к границе.

Семь минут. Много это или мало? Северин пытался воспроизвести в мыслях все, что произошло в воздухе. С подъемом истребителя не опоздали, вывели точно на цель. Васеев обнаружил нарушителя. Оставалось пустить ракеты…

— Что случилось у Васеева с оружием?

Рассказ Кочкина Северин выслушал молча: чувство горькой потери и собственной вины душило его, словно это он, он, а не Мажуга не снял предохранители с оружия. Потерять такого парня… Из-за кого? Подонок и негодяй Мажуга! Вот цена твоей доброте и сердечности, твоей вере в то, что эти доброта и сердечность могут помочь подонку стать человеком. А ведь в народе не зря говорят: горбатого могила исправит, ох не зря. Поверил обещаниям. Его гнать надо было из авиации, давно гнать, а ты поверил… Теперь отвечай перед всем народом, перед всей страной за свою мягкотелость. Добром воспитывают, правильно, добро — штука сильная. Но — не для таких, как Мажуга. Не много ли мы занимаемся уговорами? Не растеряли ли революционную требовательность?.. Пьяницы, шкурники, рвачи, тунеядцы — судить их по всей строгости закона, а мы нянчимся, уговариваем, воспитываем и перевоспитываем… Доколе?!

Брызгалин вышел в соседнюю комнату и позвонил в штаб.

— Тягунова срочно! — крикнул в телефонную трубку. Услышав голос начальника штаба, приказал: — Замените Кочкина. Пленки радиопереговоров, полетную документацию — в сейф и опечатать.

Николая сменили под вечер. Он отказался от предложения ехать в гарнизон на машине и пошел пешком. Шел медленно, чуть переставляя ноги. Увидев одинокий пенек на опушке леса, присел, ослабил галстук, снял фуражку. В голове стоял глухой перезвон, словно рядом кто-то непрерывно барабанил по пустой железной бочке. Потом стуки прекратились. Все. Нет Геннадия. Погиб. Это ты послал его на гибель. Ты приказал идти на таран. Ты… И теперь его нет.