Алесь Адамович - Война под крышами

– Хочу водички испить, Анна Михайловна.

Женщина не отозвалась и теперь, занятая сковородой.

Желание убедиться, что он все же ошибся, было так неодолимо, что Казик пошел навстречу тому, чего больше всего боялся:

– У того негодяя были подозрения, да?

Резко повернулась к нему женщина, и Казик увидел, что не от печного жара пылает ее лицо.

– Есть хорошие люди, которым наша Танька жить мешает.

Казик не принял вызова.

– Да, всякие есть, а у этих политика такая – людей столкнуть лбами, – забормотал он. Казик видел в дверях хлопцев, он знал, что ни одному слову его не верят, но не говорить он не мог, как тонущий не может не барахтаться. – Вы заметили, он и меня назвал «товарищем». Это не случайно – угроза!

– И нам он говорил про какого-то товарища по работе, – отозвался Павел, упершись взглядом в мечущиеся глаза Казика.

– Иезуиты они – это точно. Хотят поссорить людей. Пойду я, до работы надо помочь бате. Я вас по дороге догоню.

Он почти бежал через поле домой, чтобы увидеть ее, старуху, чтобы сказать, испугать, отомстить…

Не успели Корзуны позавтракать, как Жигоцкий прибежал опять. Казик не мог не быть тут, ему казалось, что, пока он тут, не все еще потеряно. Ему хотелось верить, что он в чем-то сможет их разубедить, если будет таким, как всегда: веселым, шумным, уверенным в себе. Пусть хотя бы внешне все останется по-прежнему: а иначе как же тогда жить?

Началось с мелочи, как начинается в жизни многое очень важное. Старик Жигоцкий неосторожно повернулся около табурета, на котором стоял стакан молока, приготовленного для затирки. Ему влетело от старухи.

– Отстань! – отмахнулся старик. – Зараза!

– Чтоб у тебя мясо отстало.

– Когда этому предел будет! – возмутился Казик.

Попало и ему. Полнясь обидой и злостью, Казик напомнил:

– Кто вам и что вам! Вы сыном готовы были откупиться тогда, за проволокой. Корзуниха своих хлопцев сама услала в лес – это мать. Давитесь вы тут всем, уйду и я с ними!

– На бандюков тех все глядишь? Чую я, откуда это паскудство в мой дом идет. С них все горит. И тебя сманивают. Я знаю, что мне делать, чтобы тебя, дурня, от петли отвести.

– Но, но, – испугался Казик, – не вздумайте чего.

Не будь этих слов, старуха, может быть, и ограничилась бы пустой угрозой. А тут она как бы сообразила что-то: сразу притихла и что-то обдумывает, помешивая в чугунке.

На следующее утро Казик уже и думать забыл о происшедшем (каждый день что-либо подобное в доме бывает) и потому немного удивился, когда старуха пошла доить и вернулась с пустыми руками.

– Что за наслание на меня, доенку забыла, – спохватилась она и вывалилась назад за дверь.

Вернулась с молоком, цедила в кувшины, как бы заслоняясь квадратной вздутой спиной. Когда ставила на стол завтрак, не жалея влила сметаны в растопленное сало. Старик даже крякнул от удивления. Казик тревожно следил за лицом матери: кирпично-красное, с налитыми мешками под глазами, оно скрывало и не могло, не хотело скрыть какое-то внутреннее торжество.

– Получат свое.

Так и есть.

– Вы ходили?

– Куда? – не понял старик.

– И ходила и сказала. И про то, что сына сманивают, и про Павла твоего.

Казик, дрожа весь, вскочил:

– Папа, слышите? Да вы же погубили и меня!

– Будто я не знаю, как сказать? Сказала, что сын меня послал.

– Ты что это надумалась, ведьма? – разобрался наконец и старик. Первый раз в жизни он толкнул жену. Старуха ударилась об угол шкафа, на миг промелькнули в глазах ее недоумение, страх, но тут же завизжала, обливая всех проклятьями. Старика вынесло за дверь. Казик бросился за ним.

Батька и сын долго стояли возле колодца, заглядывали в его мерзлую, черную пустоту, ругали старуху и испуганно прикидывали: как же дальше, что из этого будет? Ничего так и не решили.

Казик взял деревянную лопату и направился к воротам.

– Прямо на работу? – как бы между прочим спросил старый Жигоцкий.

– Не знаю, – отозвался молодой Жигоцкий, – посмотрю.

К дому Корзунов Казик подходил с пугливой готовностью застать его пустым, разгромленным. Заходить опасно, схватят и его, а выпустят ли – еще не известно. Шел вдоль забора и косился на окна. Нет, не так выглядит дом, где побывали они. Вот и Нинка выбежала, выплеснула на огороде помои на чистый снег и – назад.

Казик завернул во двор. Вошел и поздоровался немного сиплым голосом, но, как обычно, весело. Анна Михайловна повернулась от печки.