Вилли Хейлман - Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945

Впереди показался мост. Я увидел три широкие каменные опоры. Не имея времени на раздумья, я хладнокровно направил «Фокке-Вульф» под правый пролет. Крутой откос замаячил в опасной близости от крыла, но зато теперь я знал, где нахожусь. Скоро в поле зрения должна появиться Эйфелева башня, а позади этой дамбы налево течет Уаза. Это было мое спасение.

Теперь я практически был в безопасности. Сделав резкий поворот влево, как можно ниже над водой, я совершил «прыжок» вправо над маленьким лесочком.

Посмотрев назад через плечо, я увидел, что наконец остался один. Моя уловка удалась. «Лайтнинги» все еще кружили над долиной Сены.

Вдали появился Сен-Дени, [61]и, оставляя Париж с правого борта, я выполнил широкую дугу на юг в направлении аэродрома. Связаться с ним по радио было невозможно, так как я летел слишком низко. Но это не имело значения. Дела шли хорошо, и я был уверен, что свободно найду аэродром. Вскоре я достиг Виллькобле. Два самолета на скорости рулили к капонирам 7-й эскадрильи, которые были скрыты в лесу. Я делаю крен влево, уменьшаю обороты, потом небольшая горка, и шасси вышли и зафиксировались.

Механики уже знали от приземлившихся пилотов, что случилось, и потому не удивились, что их новый командир эскадрильи выбрался из кабины весь мокрый от пота.

Минуту спустя приземлилась белая «семерка». У нее отсутствовали фонарь кабины и половина лобового стекла. Такое с белокурым фельдфебелем фон дер Йехтеном произошло второй раз за последние две недели. Он весело помахал мне, когда я на мотоцикле ехал в штаб с рапортом. Настроение было приподнятым. Группа имела на своем счету двенадцать побед, потеряв лишь двух пилотов. Дортенман выпрыгнул с парашютом около Рандонне. [62]Командир группы сейчас говорил с ним по телефону.

Я представил свой рапорт и получил поздравления.

– Так, наш новичок становится самостоятельным, – сказал Вайсс, положив трубку и поворачиваясь ко мне. – Хорошо, продолжайте так же.

Дортенман отсутствовал несколько дней. Он покинул самолет на достаточной высоте, но при приземлении растянул левую лодыжку. Скоро он снова был готов летать.

Против шести «Лайтнингов» и пяти «Мустангов» [63]были сбиты два «Фокке-Вульфа». Оставшихся в живых не было.

– Это лейтенант Маркер и ефрейтор Хунгер из вашей эскадрильи, [64]Хейлман. Они единственные, кто все еще отсутствуют, – вмешался в разговор адъютант.

Штабной писарь принес мне рюмку шнапса.

– Хм-м. Как мило, хотя и довольно крепко. Принесите мне, пожалуйста, еще одну.

Я сел и рассказал свою историю. Командир группы, сидя верхом на одном из кресел, слушал мой рассказ о схватке.

Пилоты называли приятную паузу после приема пищи «заседанием болтунов». Так ее однажды назвал наш командир, и это выражение прижилось.

У нас была удобная и уютная кают-компания – хорошее место для того, чтобы расслабиться. Пилоты ценили это. Офицерская столовая и помещения унтер-офицеров из числа летного состава в самое короткое время были тщательно и с любовью переделаны в симпатичный дом, из-за чего другие рода войск завидовали люфтваффе. Пехотинцы из своего мира грязи и паразитов смотрели с завистью на «легкую» жизнь летчиков.

Правы ли они? Я принимал участие в боевых действиях с самого первого дня войны и получил первое серьезное ранение после четырнадцати дней Польской кампании. Моя левая нога все еще немела, и я испытывал затруднения при ходьбе. Я так же, как и другие солдаты, ругал «воротнички и галстуки», [65]когда после недель жизни, проведенных в грязи на линии фронта, попал в тыл и мельком увидел это привилегированное существование пилотов.

Теперь я мог сам сравнивать. К своему удивлению, я понял, что один день этой джентльменской жизни мог быть гораздо хуже, чем неделя, проведенная в окопах.

С одной стороны есть пехотинец, который находится в своем окопе. Он иногда отправляется в отпуск или отводится на отдых за линию фронта.

Для него линия фронта – это прощание с жизнью, и слова Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий», [66]кажется, висят над его головой в зловещем тумане сомнительного будущего. Проходившие дни и недели изнурительной работы и сражений требовали огромного самопожертвования. Бывали дни, когда наручные часы удачи шли слишком быстро и хотелось замедлить их безумную скорость, и другие дни, когда копившиеся минуты, часы, дни и недели смертельной тоски превращались в мучительную вечность.

На заросшие щетиной и покрытые грязью лица пехотинцев становится неприятно смотреть, белье воняет, а тела целиком покрываются вшами, короче говоря, солдат выглядит не лучше свиньи; чувства притупляются, и состояние безразличия помогает людям хладнокровно выносить свою участь. Реакции притупляются, ощущения мертвы, а кровь просто циркулирует между сердцем и мозгом.