Петер Хенн - Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945

– Если вы увидите, что самолет перекувыркнется через капот и загорится, то оставьте меня жариться и уезжайте как можно быстрее.

Ответа не последовало, шум двигателя заглушал мои слова. Затем я прибавил обороты. Тормозные колодки сдерживали самолет, который нетерпеливо вздрагивал, как норовистый скакун, не имевший возможности двигаться. Я легко толкнул ручку управления вперед, чтобы облегчить взлет с поврежденными рулями и обшивкой. В это же самое время я, четко осознавая свои действия, подумал: «Если сейчас они уберут колодки, то машина должна принять горизонтальное положение».

Двигатель ревел, машина подскакивала и тряслась. Высунувшись, я прокричал: «Убирайте колодки!» – показывая при этом жестом, что нужно сделать. Самолет рванулся вперед словно пантера и, выбрасывая из-под колес камни, помчался по полю. Я изо всех сил нажимал на ручку управления, удерживая нос так, чтобы хвост не ударился о землю. Снизу по фюзеляжу стучали камни, отбрасываемые воздушным потоком пропеллера. Я дал полный газ. Двигатель с ужасным свистом и фырканьем превысил 2800 об/мин. Я боялся смотреть на приборную доску.

Все эти действия заняли несколько секунд. Затем я вместо того, чтобы давить на ручку управления, медленно потянул ее на себя. Самолет подпрыгивал и скользил на крыло, снова опускаясь вниз.

Мной владела одна всепоглощающая мысль – овраг. Мой бог – овраг!

Он приближался с тревожащей быстротой. С сумасшедшим отчаянием я дернул ручку управления на себя. Или я сделаю это, или же нет…

Казалось, что самолет как будто ударили кнутом. Рванувшись, он оторвался от земли, рухнул обратно, словно лошадь, которая, преодолевая препятствие, не желает терять контакт с землей.

«Хорошо, – подумал я, – на сей раз я это сделаю».

Я снова потянул за ручку управления. Быстрее вверх, словно я был всадником, преследуемым врагами и всаживающим шпоры в живот своей лошади. «Мессершмитт» дрожал как раненый зверь, но продолжал держаться в воздухе. Он трепетал словно лист на осеннем ветру.

«Хорошо, Петер, теперь ручку вперед, – сказал я сам себе. – Будь осторожней с рулем и держи его горизонтально. Под тобой девять метров пустоты и склон. Теперь малейшая ошибка станет фатальной. Сохраняй спокойствие».

Самолет подпрыгнул, приподнял нос и понесся подобно выпущенной стреле. Указатель скорости показывал 195 км/ч. Я непроизвольно погладил борт фюзеляжа и прошептал: «Отлично, старина. Ты сделал свою работу хорошо».

Я уменьшил газ до 2200 об/мин. «Мессершмитт», казалось, вздохнул с облегчением, и я – тоже. Альтиметр показывал 45 метров – идеальная высота для того, что я хотел сейчас сделать, то есть достичь Палермо на бреющей высоте. Поскольку я летел над дорогой с отступающими войсками, меня обстреляли зенитные батареи. Я смог пролететь мимо в нескольких метрах над землей и включил рацию. В ужасе я услышал следующее: «Посмотри назад, ты, проклятый дурак. У тебя на хвосте три „Лайтнинга“. Отворачивай. Почему ты не уходишь, ты ненормальный? Внимание, внимание. Снова сомкнуться. Отлично сделано. Ты сделал его. Поздравляю. Боже, в меня попали».

Отдельные слова и несвязные фразы, казалось, летели из эфира со всех сторон. Где-то на востоке Сицилии, над Этной или в окрестностях Сиракуз, последние истребители люфтваффе вели бой с множеством вражеских самолетов. Сначала я подумал, что предупреждали меня. Я выполнил левый вираж и осмотрелся вокруг. Нигде не было видно никаких «Лайтнингов».

«Я одинок на западе Сицилии, – подумал я. – Мой самолет здесь последний Ме-109, и американские пилоты полагают, что я бездельничаю, собирая цветочки. Теперь бои, должно быть, сосредоточились около Мессины. Это то место, где ловушка может захлопнуться. Я должен проскользнуть в „ящике“, который плетется со скоростью 370 км/ч с наполовину отсутствующим хвостовым оперением. Это отчасти лотерея, но я надеюсь, что смогу увидеть Палермо. Опустись пониже. Скользи прямо над крышами. Обходи колокольни как можно ниже».

Оставив белый город позади, я увидел море. Благодаря Богу мой двигатель выдержал и мягко урчал. Счастье, что на Сардинии его отрегулировали. Настоящая швейная машинка. В тот день это спасло мою жизнь.

Побережье Южной Италии находилось в поле зрения. Сверившись со своей картой, я взял курс на восток, мои глаза приклеились к компасу. Я медленно скользил над морем вдоль побережья, готовый, если будет необходимо, приземлиться на песок. Крылья моего самолета были окрашены в голубой цвет, поэтому сверху их трудно было различить на фоне воды. Я летел низко над волнами, настроение у меня было хорошее, и я начал напевать. Под крылом я видел рыбацкие лодки, плавно покачивавшиеся около берега.