Николай Гревцов - Синие глаза (рассказы)

Матвей пожал плечами.

— Какой уж там мастер?

Офицер продолжал, не слушая Матвея:

— Немецкий зольдат нушен теплый русский тулюп. В России ошен холодно.

— Йа, йа, кальт, зимна, — поддакнул другой немец, унтер-офицер, и подвинулся ближе к Варваре.

— Вы, — продолжал офицер, — будете работать для немецкий армия… Понятно?.. Будете делайть тулюп из овшина. Мы будем карошо… — офицер запнулся, подыскивая нужное слово.

— Платить, — робко подсказал Иван.

— Да-да… платить… Деньги… Немецкий марка и ваш… — офицер щелкнул пальцами, — рупь…

Унтер оторвал взгляд от высокого бюста Варвары и похлопал ее по плечу:

— Русский матка карош, — и, подморгнув, поднял вверх указательный палец.

Варвара резко отстранилась от него и исподлобья зло сверкнула глазами. Немец засмеялся и похлопал ее по упругим бедрам.

— Гут, гут… Немецкий зольдат аух гут.

Матвей крепко стиснул в пальцах сигарету:

— Да кто это сказал, что мы овчинничаем? — и покосился в сторону Ивана.

Староста не смутился:

— Брось, Матвей. Что уж говорить… Лучшего тулупника во всем районе не сыщешь.

Офицер пристально посмотрел на Матвея.

— Вы будете работайть. Немецкая армия заставит тебя работайть.

— Да что я… — развел руками Матвеи.

— Ты будешь делать двенадцать русских тулюп.

— А где я на них овчин наберусь? — хмуро спросил Матвей.

— Овшин? Овшины мы будем тебе давайть.

— Да и инструмента хорошего нет у меня…

— Инструмент?.. Майстер долшен хабэн инструмент, — теперь нотки угрозы звучали в голосе офицера. — Тулюп долшен быть ошен карош. Ты будешь отвечайть голова.

— Не чуди, Матвей… Заработаешь… — вмешался Иван.

— Мы будем карашо платить. Немецкий армия ошен богата.

— Еще бы, — искоса глянув на тонкую и грязную шинель немца, проворчала у печи Варвара.

— Я тебе всегда говорил, что с ними жить можно, — шепнул Матвею Иван.

Офицер криво улыбнулся, отрывисто бросил: — Шульц!

Унтер резко повернулся, хлопнув пятками, вытянулся, широко отставив в стороны локти, прижав ладони к бедрам и, задрав подбородок, вперил взгляд на офицера.

Лейтенант что-то быстро по-немецки сказал ему и слегка кивнул головой Матвею:

— До свиданья…

Потом медленно натянул на пальцы перчатку и вышел из комнаты. За ним последовал Иван, к чему-то сказавший «гут», и, еще раз хлопнув Варвару по округлому бедру, выбежал немец в красноармейской шапке-ушанке.

— Ух, кобель немой, — кинула вслед Варвара. Посмотрев на стоящего в раздумье мужа, сердито добавила: — Нравится, как твою бабу щупают… Эх, тетеря!

Матвей сплюнул на пол, швырнул к дверям, где лежал березовый веник, потухшую сигарету, медленно подошел к окну. Мимо проехали сани с сидящими в них немцами. Офицер сидел спиной к передку, закрыв глаза.

«О тулупчиках, поди, размечтался», — подумал Матвей, но промолчал.

…С раннего утра и до поздней ночи Матвей резал большими ножницами лохматые овчины, курил немецкие сигареты и что-то мурлыкал под нос. И целые дни, не умолкая, причитала Варвара:

— Связался ты, старый дурень, с этими иродами. А мне люди проходу не дают. Только и слышишь: «Чтоб у твоего Матвея руки поотсыхали. Пусть бы замерзали себе фрицы окаянные». — Она ловко меняла ухваты, зло дергала чугунки, расплескивая воду, и из печи, шипя, валил густой белый пар. Из него и доносился ее голос, ворчливый, раздраженный: — Залепить бы тебе с ними заодно глаза дерьмом, что они тебе носят.

А Матвей, не обращая внимания на причитания жены, сидел у окна на низеньком табурете и, далеко вынося иглу, крепко сжатую в грубых, коричневых от никотина пальцах, сшивал куски овчин.

Как-то, лежа в постели, Матвей спросил Варвару:

— Ты что, жить спокойно не хочешь?.. Слава богу, они хоть нас не трогают.

Варвара резко повернулась к нему спиной.

— Пропади он пропадом такой спокой… Люди на фронте с немцем воюют, а ты тут с ними дружбу завел.

Матвей попытался было возразить, но Варвара не стала слушать и сильно толкнула его. Матвей крякнул и поцеловал жену в шею. Варвара заплакала.

Тогда он встал с постели и долго ходил по комнате. Но так ничего и не сказав больше, лег и долго еще ворочался с боку на бок, как будто его мучило что-то невысказанное.

После этого вечера Матвей почти не разговаривал с женой. Но в его отношении к ней появилось больше заботливости и внимания.

Даже кое-какую работу по дому он пытался делать сам. Однако Варвара недовольно принимала его участие в домашних делах, а когда замечала, что он собирается подмести пол или пойти за водой, сердито вырывала у него из рук веник или ведро.