Питер Устинов - Побежденный

И я подумал: какой вклад можем внести мы, немцы? Не стану вдаваться в подробности, но я поговорил кое с кем в определенных кругах, и теперь тех, кто служил в «люфтваффе», мы отправляем в Ливан и прочие арабские страны. В этих сделках я получаю плату наличными за каждого квалифицированного специалиста, столько-то тысяч лир за летчика, чуть поменьше за штурмана, чуть побольше за радиоинженера, значительно меньше за наемных специалистов и так далее. Жалованье, которое они там получают, принадлежит им целиком. Вот и все. Теперь перейдем от общего к частному. Какая у вас цель? Вы не хотите покидать Италию?

— Не хочу, — решительно ответил Ганс.

— Вы совершенно уверены? Я никого не расспрашиваю о прошлом, это не мое дело, но если оставаться здесь неблагоразумно, то нет ничего проще, как переправить вас самолетом в Бейрут или, предпочтительнее, пароходом в Буэнос-Айрес.

— Почему предпочтительнее? Эрхардт негромко рассмеялся.

— Полагаюсь на долгосрочные вклады.

— Понятно. Но я хочу остаться здесь.

— Пребывание в Италии будет носить временный характер, надеюсь, вы меня понимаете, — сказал Эрхардт.

— Не понимаю.

— Италия не особенно привлекательна для меня, поскольку здешние перспективы несравнимы с перспективами в менее освоенных странах. Моя деятельность здесь не может длиться вечно.

— То есть немцев в конце концов тут не останется.

— Имеется в виду совершенно другое, — ответил Эрхардт. — Я предвидел, что союзники в порыве мстительности и неуместных миролюбивых устремлений уничтожат всю нашу взятую в качестве трофеев технику, символизируя тем самым свою победу. Именно так они поступили после прошлой войны с нашим флотом. И я собрал всю технику, какую смог. Крал со свалок. Ремонтировал.

— Это еще зачем? — удивился Ганс. — Не собираетесь же самолично начинать вновь итальянскую кампанию?

— Нет, — лукаво улыбнулся Эрхардт. — Но итальянцы начинают снимать фильмы о своих славных партизанах. Американцы уже едут сюда, чтобы увековечить их эфемерные успехи на пленке. За американцами последуют англичане. Понимаете?

— Нет.

— Вы меня удивляете. Чтобы одержать победу, пусть даже в кино, необходимо иметь противника. Верно?

— Верно.

— Так, но если уничтожить всю его технику, противника вряд ли можно считать достойным, и это умаляет блеск победы, даже в кино. Верно?

— Пожалуй.

— И если итальянцы начнут взрывать немецкие танки, сделанные из картона, они будут выглядеть не такими уж героями даже в кино. Верно?

— Да.

— Эти идиоты не предвидели подобного положения и теперь кланяются мне, берут напрокат всевозможную технику, чтобы взрывать ее. Мои механики ее ремонтируют. После этого ее можно взрывать в очередном фильме. И поскольку конкуренции почти нет, я могу запрашивать, сколько захочу.

— Фантастика, — произнес Ганс.

— Здравый смысл, — ответил Эрхардт. — Хотите поработать у меня в Италии?

Ганс пожал плечами.

— Да.

— Есть какие-нибудь конкретные пожелания?

— Я бы хотел поехать во Флоренцию.

— Во Флоренцию?

— Да, потому что…

— Причин я не хочу знать, — перебил его Эрхардт. — Покуда вы ведете со мной честную игру, никакие объяснения не нужны. Я жду только добросовестной работы и верности.

И тут как будто бы что-то вспомнил.

— Посмотрю, что можно будет найти для вас во Флоренции. Сегодня переночуете в отеле «Бриони-Экселлент», он третьеразрядный, но чистый. Вот вам авансом десять тысяч лир из вашего будущего жалованья. Приходите завтра в десять утра, мой фотограф Бергман снимет вас для удостоверения личности. Вопросы есть?

— Пока что нет, — ответил Ганс. — Где находится этот отель?

Эрхардт издал смешок и поднялся.

— У нас существует традиционный способ встречать новых друзей. Я отвезу вас туда на своей машине.

— На машине? — переспросил Ганс. — Как вы ее раздобыли?

— Поинтересуйтесь лучше, как я раздобываю бензин. Это гораздо сложнее. Но если зададите этот вопрос, он будет единственным, на какой я не отвечу.

Тем временем Валь ди Сарат обедал с дядей в ресторане Альфредо на ваи делла Скрофа, неподалеку оттуда. Полковник решил сперва заказать свои любимые феттуччини и грудку индейки в тесте, а потом уже обсуждать неудачу племянника. Бутылка белого «чинкветерре» была запотевшей от холода, но все же не достигшей нужной температуры, поэтому он отослал ее обратно.

— Нужно полностью ощущать легкий цветочный букет этого вина, — сказал Убальдини официанту с легкой укоризной падшего ангела, философски привыкающего к гнетущей температуре земли. — А это возможно лишь когда язык от холода лишается чувствительности. И вот в первый миг его оживания впервые ощущается превосходный аромат, пробужденный природным теплом во рту. Чувствуется, как он скапливается в носоглотке, и им можно наслаждаться, будто ароматом духов, мимолетно уловленным на загородной прогулке. А при этой температуре, близкой к точке кипения, «чинкветерре» напоминает крепкое бордо, взгромождается на язык, будто старуха, царапающая нёбо своим зонтиком.