Питер Устинов - Побежденный

Разумеется, в хозяине дома Гансу многое не нравилось, но с течением недель, за которые он узнал Пихля получше, ему стало казаться, что отталкивающая игривость карлика является просто-напросто естественным дополнением к серьезным вспышкам убежденности и минутам убаюкивающих размышлений. Для Ганса он стал сильной личностью, даже героем, сверхчеловеком, сокрушившим препятствия, которые жизнь щедро расставила на его пути, и оказался существом хоть и сознающим горькую цену своей победы, но тем не менее приобретшим бесцеремонную веселость и несокрушимую волю.

Иногда Ганс думал о Терезе — обычно ночами, так как даже Пихлю требовалось спать — и начинал возмущаться тем, что замечательная авантюра бегства, начавшаяся так многообещающе, столь странно пресечена. Мечтал о невероятных приключениях, даже трудах, которые выпадут ему на пути к возлюбленной, как героям древности, об испытаниях, которые придают цену успеху.

О, Тереза ничего особенного собой не представляла. Ганс знал ее очень недолго, и однако же в громадной пустоте его души она была всем. Он мог припомнить каждую подробность их встреч, дугу ее бровей с несколькими более жесткими торчащими волосками, изгиб шеи, ведущий к вечно холодным ушам, темные линии, трогательно, старательно, неумело проведенные под глазами, чтобы подчеркнуть знание жестокостей мира.

С течением месяцев Ганс предался апатии. Делать было нечего. Помогал Марте по хозяйству, а если то бывала не Марта, он этого даже не замечал. Когда раздавался звонок в дверь, прятался. Так велел ему Пихль, и оставалось только верить, что это необходимо. Каждый вечер Пихль устраивал игры, представлявшие собой испытание силы, в которых всегда побеждал. Поднимал столы, стулья, людей и разбрасывал по комнате, временами, опьянев от горного вина, выкрикивал команды и сам исполнял их, бегал в атаку под огнем, бросался в укрытие, брал в плен противника под угрозой штыка. О военной жизни Пихль знал все, вплоть до достоинств наград и точных функций всех вспомогательных подразделений. И каждую ночь Ганс разговаривал вслух с Терезой и вяло бранил себя за то, что попал в этот странный период безвольного повиновения еще одному предводителю.

Как-то в августе приехал немец, угрюмый, рослый, с сердитым взглядом. Провел там вечер, терпя рукопожатия Пихля, и наутро ушел.

Пихль взглянул на часы.

— Через восемь часов он будет там.

— Где? — спросил Ганс.

— Неважно.

— Но почему он? Я приехал сюда первым.

Вскоре Пихль привез среди ночи на заднем сиденье мотоцикла еще одного. По фамилии не то Шауэр, не то Зауэр. Он был до того робким, что почти не раскрывал рта. Обмениваясь рукопожатием с Пихлем, завопил. С той минуты Пихль относился к нему безжалостно и два дня мучил его всевозможными розыгрышами и грубыми шутками.

— Куда он? — сердито спросил Ганс после того, как тот уехал.

— Есть ли предел вашему любопытству? — повысил голос Пихль.

— Мне здесь скучно!

— Лучше скука, чем смерть.

— Почему я не могу уехать?

— Потому что у вас нет ни одежды, ни денег, — холодно ответил Пихль.

— Я видел, как вы дали то и другое тому человеку.

— Так вы теперь подслушиваете у дверей?

— Мне пора уехать, — упрямо настаивал Ганс.

— Послушайте, недотепа, — ответил Пихль, — если то, что я слышал от вас, правда, вы достаточно опытный офицер. Ваше представление о том, что значит иметь в жилах немецкую кровь, совершенно правильное. Вы знаете, что это предполагает не только гордость, но и ответственность. Вы на голову выше сброда, который я переправляю через границу. И можете представлять собой ценность для движения.

— Какого?

— Пока что сказать не могу. Со временем — посмотрим, как пойдут дела. Сейчас могу лишь сказать, что причиной вашего заключения здесь являются ваш военный опыт и фанатизм, да еще помигивание.

— Помигивание? Оно здесь при чем?

— Мой дорогой юноша, вас очень легко опознать.

Третий приехавший немец оказался общительным, крепко сложенным, в прошлом боксером, претендентом на звание чемпиона в полутяжелом весе. Разговаривая, он делал нырки и уклоны, словно нервная система постоянно заставляла его уходить от прошлых ударов. Во время посвящения он чуть не вывернул Пихлю руку, но после долгого пыхтенья опустился на колено, признавая себя побежденным. Оба были в дурном настроении: боксер из-за того, что уступил карлику, Пихль — из-за острой боли в руке.

— Этот человек сумасшедший, — доверительно сказал боксер Гансу.