Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу

Видимо, он был человеком ответственным и смелым. По крайней мере он до последнего, как мог, нес службу, и лишь, когда в здание милиции попало несколько ракет, он покинул пост, и то наиважнейшую документацию, кое-какой архив умудрился перевезти домой.

Однако вскоре здесь, в самом центре Грозного, в двух шагах от президентского дворца, разгорелись самые жаркие баталии. Только тогда отец Мальчика понял, что российские войска явились в Чечню не для того, чтобы навести конституционный порядок, а чтобы воевать, как можно дольше воевать. И он осознал, что долг только один: надо спасать семью.

Где-то в последние промерзшие дни декабря, в утренней передышке от артобстрелов, он посадил жену и Мальчика в свою старенькую машину. И успел только мост через Сунжу переехать, как попал под автоматный обстрел: машина как решето, заглохла, и просто чудо — никого не задело, все выскочили из машины. А короткие очереди продолжались. И тогда, защищая семью, отец Мальчика впервые в жизни применил табельное оружие — два автоматных рожка ушли на подавление неизвестного противника. Продолжить побег из города он не решился. Прижимая к груди сына, подгоняя жену, пешим вернулся к своему дому. А здесь эпицентр событий. Почти все жители центра Грозного покинули столицу, и только несколько русских семей, и то, в основном, пенсионеров, остались тут — им некуда и не на что было бежать.

С десяток жильцов дома «Детского мира» около месяца скрывались в подвале здания, ежеминутно ожидая чего угодно.

Это была не жизнь, а сплошной кошмар. От непрекращающихся бомбежек старое дореволюционное здание постоянно трясло, и казалось, вот-вот оно рухнет, заживо погребая всех.

В одном отсеке подвала кое-как оборудовали печь — там спали попеременно, и только Мальчик оттуда не выходил — его оберегали все, он был лучом надежды и радостью. И еды было мало, очень мало, и первая порция — Мальчику. А самое тяжелое было с водой. Каждую ночь отец Мальчика и еще один старичок совершали рискованные рейды до Сунжи. И илистая вода уже пахла не только пороховой горечью, но и, как неотвязно чувствовалось, даже кровью, и ее пили, ее берегли, ею дорожили.

Этот неполный месяц длился бесконечно, и даже руки вымыть воды не хватало. А вот Мальчика, по настоянию стариков, дважды искупали, и не просто так, а с целым ритуалом, и все принимали участие — это было некое торжество, даже радость, а по существу — борьба за жизнь!

В последние дни января 1995 года взрывы в центре Грозного практически прекратились, как миновавший ураган, куда-то удалились. А потом и стрельба пошла на убыль, и стало тихо, совсем страшно. Будто в могиле провели еще день-два, и даже к реке бегать боялись. Однако голод и жажда похлеще страха. Стали к реке ходить — по два-три раза за ночь, а потом и днем.

Затем то одна, то другая старушка на свет Божий повадились выходить. Родной город не узнать: все в руинах, в грязи, кое-где еще черный дым валит, всюду трупы; воронья, крыс и диких собак — не разогнать. Да, слава Богу, хоть густой снег повалил, будто хотел всю эту дикость скрыть.

Пару дней центр города пустовал, лишь изредка по проспектам, как на параде, медленно колонны бронетехники проползут. А потом то там, то здесь, из подворотен да из подвалов темные, грязные, измученные люди, а точнее тени, появились, и в больших широко раскрытых глазах только страх, ужас, голод, тоска, вопрошание.

А тут после нескольких мрачных дней ненастья неожиданно яркое зимнее солнце выглянуло. Заблестел снег, заискрился, и морозец легкий, так что румянец на щеках заиграл, и не выдержали — первыми, конечно, старушки, — разбрелись по городу: у кого родня, у кого знакомые, у кого еще где жилье на попечении оставлено.

Вечером в подвале «Детского мира» женский плач, и тема разговоров сквозь всхлипы одна: под руинами многих домов люди погребены, а есть дома, откуда крики и стоны до сих пор доносятся. И к военным обращались — бесполезно, они не спасать, а воевать прибыли. А сколько трупов обглоданных, а какой смрад! И почти что к каждому дому и подъезду военные «Камазы» и БТРы подогнаны — солдатики пожитки грузят, офицеры торопят, хлам не берут, в общем война, мародерствуют.

… И все-таки странная штука жизнь; заиграл огонек в печи, закипела похлебка пожирнее прежнего, а ужин разнообразнее стал, всего и не перечислишь. Расплылся позабытый жир по губам и щекам, и улыбки да смешки появились.

— Ой, девчата, а базар-то стоит, будто война мимо прошлась.