Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

Эхо великой битвы на Волге потрясло и Сещинскую авиабазу. Его услышали и летчики в авиагородке, и подпольщики в поселке. Берлинское радио передавало траурные марши. Немецкая печать призывала к тотальной мобилизации. Из Берлина летели приказы в оккупированные районы. Оккупационные Власти еще лихорадочнее проводили мобилизацию всех сил на «борьбу с большевизмом», угоняли молодежь, порой с духовым оркестром, под развеселую польку-бабочку, на каторжный труд в Германию. Вернер проводил почти ежедневные облавы и обыски.

…После работы Ян Маленький завернул к Люсе, стал отряхивать снег в сенях.

— Ян! — крикнула Люся, выбегая навстречу. Она едва сдерживала рыдания. — Ян! Меня хотят отправить в Германию, что мне делать? Бежать? В лес бежать?…

Ян Маленький обнял ее за плечи. В руке у Люси белела повестка.

Яну вспомнился плакат на бирже труда: «Приехавшие в Германию будут обеспечены всеми видами хорошей жизни…» И на фоне готических шпилей мордастый парень жарит в экстазе на балалайке. А рядом другой плакат: «Фюрер вас любит!» С приукрашенным изображением личности фюрера.

— До лясу тераз не можно, — ответил Ян, заговорив от волнения по-польски.

— В лес никак нельзя! — подтвердила Аня Морозова, выходя вслед за Люсей в холодные сени.

На подступах к Клетнянским лесам и в самих лесах уже полтора месяца гремели бои. С аэродрома ежедневно летали на юго-запад бомбардировщики и разведывательные самолеты. «Уму непостижимо! — говорил Ян Большой, — Как только выдерживают все это ребята в лесу!» В операциях карателей принимал участие и гарнизон Сещи. Через Сещу на выкрашенных белой краской танках катили солдаты в белых маскировочных костюмах. Однажды полковник Дюда установил вокруг леса, в котором были зажаты лазовцы, прожекторы с аэродрома, чтобы помешать ночному прорыву. Немцы уверяли, что партизанские отряды истекают кровью, умирают с голоду, среди «клетнянских короедов» уйма обмороженных. Каратели бахвалились, что бригады Данченкова и Коротченкова уничтожены, комбриг Галюга взят раненым в плен. В те дни советско-польско-чехословацкая группа надолго потеряла связь и с разведчиками Виницкого, и с партизанами Данченкова.

— Что же делать, Ян? Да я лучше повешусь!

Ян положил руки на вздрагивающие плечи Люси, провел рукой по светло-русым волосам.

— Есть одно средство, — сказал он нерешительно. — Мою жену не пошлют в Германию!

Люся посмотрела было на него с надеждой, но тут же лицо ее вновь омрачилось.

— Вот те раз! Но я не хочу замуж…

Не такого ответа ждал Ян Маленький от девушки, которую любил. Но он пересилил себя, усмехнулся печально.

— Это будет фиктивный брак, — сказал он тихо. — У нас в Польше часто шли на такой брак. Ведь я, панна Люся, пользуюсь некоторыми правами немецкого жолнежа, солдата, и мою жену в Германию не пошлют. Как думаешь, Аня?

— Да, но… — растерянно проговорила пораженная Аня. — Но почему ты, Ян, а не Ян Большой, не Стефан, не Вацек? Нет, не время любовь крутить! Мы ж договаривались — сердце на замок!…

— Это же все понарошку, — проговорила Люся, внимательно глядя на Аню. — Какая там любовь! Нельзя — не будем расписываться, только как я тогда от Неметчины отбоярюсь?

— Ну что ж… — с трудом сказала Аня, беря себя в руки. — Значит, так тому и быть…

Странная, невеселая была эта свадьба. По завьюженной улице гнали парней и девчат. Полицаи силой отрывали, оттаскивали голосящих матерей от их сыновей и дочерей. На ветру трепыхался плакат: «Фюрер вас любит!» Какой-то краснокожий полицай орал:

— Шнель! Ферфлюхтер твою бабушку! Давай, давай!…

А в домике Сенчилиных играл патефон Вацека:

За столом со шнапсом, самогоном и скудной закуской чинно восседали жених с невестой, Люсина мама, подавленная Аня, скучные Паша, Лида Корнеева, тетя Варя, Стефан, Вацлав и Ян Большой. Староста Сещи Зинаков произнес речь. Кричали «горько», а Эдик, нахохлившись, говорил сестренке Эмме:

— Люська-дура за фрица выходит!

— Да поляк он!

— Польский фриц, какая разница… Со свастикой!…

Ян Маленький смотрел на Люсю влюбленными глазами.

— Жених здорово играет свою роль! — шепнула Лида Паше.

— Скорее бы кончилась эта комедия! — сказала Яну Люся под крики «горько». — Горько? Что верно, то верно — горькая у нас свадьба!

— Для меня это не комедия, Люся! — серьезно ответил Ян Маленький. — Это по-настоящему. На всю жизнь!