Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

— Нет, нет! Совсем не тот номер! — И отодвигалась от Яна. — Ну, не надо, Ян. Какие вы все, мужчины!… Я прошу помочь, а вы…

— Номера других частей я не знаю, — сказал наконец Ян Маленький. — А знаете, панна Люся, лучше вам не узнавать номера частей. Это очень опасно.

— Опасно? Да почему?…

Ян и сам не заметил, как назвал все номера частей, которые только знал. Когда он спохватился, было уже поздно. Тут, к его радости и удивлению, Люся сама поцеловала его в щеку.

Мог ли Ян Маленький знать, что Люсина мать, сидя на кровати за занавеской, записала все номера, названные Яном! Мог ли он знать, что Аня Морозова, проведя «разъяснительную работу» с Люсиной мамой, рассказала ей, почему Люся гуляет с поляком!

Вскоре Люся выпроводила гостя и, заперев за ним дверь, бросилась к матери за занавеску.

— Ура, мама! — ликующе воскликнула она, целуя мать. — Победа! Мы выполнили задание!

Утром по дороге в военный городок, куда они шли с тазами и ведрами стирать белье, Люся доложила Ане о первом успехе.

— Молодец, Люсек! Видишь, не боги горшки обжигают! Но это только начало!

— Что?! Нет уж! Это начало и конец! Сначала меня мать по щекам отхлестала — за то, что с басурманами путаюсь…

— Так я же все объяснила Анне Афанасьевне! Она у тебя вполне сознательная, в текущем моменте разбирается. Она ведь уже помогает тебе…

— А вчера мальчишки мне гадости кричали. Соседи плюются. Того и гляди, дверь дегтем вымажут. Им тоже все объяснишь?

— Эх, Люська! Сдрейфила?

— И вовсе я не сдрейфила!

— Ты же не меня подводишь, а партизан и летчиков наших!

— Ладно уж! — помолчав, со вздохом проговорила Люся. — Говори, что делать, Анька-атаман!

— Свидание своему кавалеру на сегодня назначила?

— Какой он мне кавалер?! — краснея, возразила Люся. — Мундир его видеть не могу. Ведь все это понарошку. Назначила, раз для дела нужно. — И, совсем смешавшись, тихо добавила: — А парень он вроде неплохой…

— Вечером, Люся, — чуть торжественно сказала Аня, — ты пустишь в ход наш главный козырь!…

Стоя в казарменном дворе поодаль от других прачек, Аня и Люся выжимали выстиранное белье. Люся была в смятении. У Ани был решительный вид.

— Нет, Аня! — тихо сказала Люся. — Не могу я так. Некрасиво как-то. Он с чистой душой… все, что знал, выложил, а мы его пыльным мешком из-за угла?…

— Припрешь его к стенке, вот и завербуем его!

— Неудобно, не смогу я…

— «Некрасиво», «неудобно»! А на Гитлера ишачить — удобно, красиво? Да ты что — влюбилась в него, что ли?!

— С ума я еще пока не сошла! У него фашистский знак на груди! Просто стыдно как-то…

— Стыдно?! Ты эти нежности брось! И помни — не такое время, чтобы амуры разводить. Сердце на замок, слышишь, Люська?

— Да слышу. Что я — дура, что ли?

— То-то! Сердце на замок и ключ выброси!

Они долго молчали. Слышался только стук вальков. Пахло прачечной, немецким мылом.

— Смотри, Люська! — торжествующе прошептала Аня, показывая ей пробитую пулями, залитую кровью нижнюю рубашку. — Небось с покойника!

В глазах у Люси заблестели вдруг слезы.

— Ой, Аня! И когда эта проклятая война кончится?

…Ян Меленький, как он рассказал потом Люсе, весь следующий день думал о ней. Он вспоминал ее улыбку, ее звонкий смех, лукавые, с хитринкой глаза, мальчишечьи озорные манеры. В этот день Ян Маленький впервые увидел, что трава под бомболюком «хейнкеля» по-весеннему зелена и по-весеннему лучится и играет солнце на остекленном носу «хейнкеля», заносчиво торчащем из капонира.

Весь день поляки перекрашивали отремонтированные самолеты, окрашенные светло-серой зимней краской. Ян Маленький красил нижнюю часть самолета небесно-голубым аэролаком с серыми разводами. Это для того, чтобы самолет, когда на него смотрят снизу, сливался с небом. Ян Большой красил верх самолета оливково-зеленым аэролаком с голубыми прожилками, чтобы самолет, увиденный сверху, сливался с зеленью лесов и полей. Стефан Горкевич красил носы «Фокке-Вульф-190» синим аэролаком, носы «юнкерсов» — красной краской, кончики черных трехлопастных винтов — желтой. Самая противная и мерзкая работа досталась Вацлаву — он подновлял черным аэролаком черные кресты на плоскостях и фюзеляжах и свастику на вертикальном стабилизаторе. Другие маляры-поляки выводили на фюзеляжах и нижней части крыльев большие опознавательные буквы, цифры и знаки.

— Как у тебя с Пашей? — спросил Стефан Горкевич у Яна Большого. — Как ты думаешь, она связана с партизанами?