Овидий Горчаков - Лебединая песня

— Ну, как у вас тут? — нетерпеливо спрашивает Гладиатор.

— Да не так чтобы очень, — отвечает Ваня Белый.

— И не очень чтобы так, — добавляет Ваня Черный. — Вот только в брюхе пусто.

— Воюем, как говорится, не щадя живота своего…

Мельников добавляет:

— Живем, можно сказать, как у Гитлера за пазухой. В буквальном смысле. У нас тут так: если сейчас же не уберемся из лесу, фрицы из нас шницель на завтрак сделают.

Разведчики перелезают через высокую деревянную ограду, защищающую распаханную поляну от кабанов и оленей.

— Куда мы идем? — спрашивает Гладиатор, вешая на шею автомат «ППС».

— Мы разведали за опушкой полусгоревший фольварк, — отвечает Мельников. — Если повезет, переднюем на чердаке сарая.

— Ясно.

Ваня Мельников усмехается в темноте. Многое еще не ясно этому товарищу, только что прибывшему в свою первую «заграничную командировку».

Аня, Зина, Мельников непрерывно жуют на ходу, а Целиков и Овчаров еще и курят вдобавок.

— У вас что же тут — и есть нечего? — спрашивает Гладиатор.

— Третий день не емши. Живот к позвоночнику прилип. А то все на брюкву нажимали.

— Да чем же вы живы, братцы?!

— Святым духом. А как там у вас? Что нового сегодня передавали?

— У нас пока тихо, а американцы и французы зашевелились наконец. Я вам свежие газеты привез. Да еще Михаил Ильич Минаков передает привет своим бывшим разведчикам, — Крылатых, он, я знаю, погиб, а Раневский, Зварика, Тышкевич живы?

— Все погибли, — коротко отвечает Мельников.

Петляя, запутывая следы, посыпая их табаком, выходит группа «Джек» из лесу, пробирается в полусожженный, покинутый хозяевами фольварк. Посреди небольшого двора зияет глубокая черная воронка от авиабомбы. Господский дом обвалился, но сарай почти цел.

Весь день лежат разведчики, зарывшись в пахучее сено на чердаке сарая.

С рассветом Гладиатор — Анатолий Моржин — начинает все чаще заглядывать во всезнающие глаза этих людей, почти четыре месяца нелегально проживших в аду. Многое говорят ему их исхудавшие, почерневшие лица, похожие на лики святых страстотерпцев.

Разведчики тоже приглядываются к нему. Новый командир совсем молод. Пожалуй, на год моложе Ани. Открытое, миловидное, как у девушки, лицо, русые волосы с прической «полубокс», светлые глаза с девичьими ресницами. Но чувствуется, что эти глаза немало повидали, видно, что эти еще не утратившие мальчишеской пухлости губы могут сжиматься в жесткую линию. По каким-то неуловимым приметам угадывают разведчики, что этот невысокий, но плечистый паренек не новичок в своем трудном деле. Аня и Зина, жуя сухари, шушукаются, усмехаются, обсуждают по-своему, по-девичьи молодого командира, а он, внимательно поглядев на Аню, неожиданно расплывается в улыбке, непривычно яркой и беззаботной улыбке человека с Большой земли, и говорит радостно:

— А я думал — та Морозова или не та? Вижу — та! Сещинская! Здравствуй, Аня! Не узнаешь?

— Что-то не узнаю…

— Вот тебе раз! Да я Толя Моржин. Вы тогда, в июле сорок третьего, из Сещи в Клетнянский лес, в партизанскую бригаду Данченкова приходили со сведениями! Помните?

Аня отлично помнит этот свой поход в лес — она принесла тогда комбригу важнейшие сведения о подготовке немецкого наступления на Курской дуге — операции «Цитадель».

— А я как раз тогда прилетел со своей группой в район Клетни! Как говорится, методами активной разведки добывал оперативные данные. Был, словом, охотником за «языками». Я тогда просил Данченкова, чтобы он меня с сещинским подпольем связал, но он отказался — с вами он и без меня связь наладил, конспирация и все такое… Я еще подумал: вот это девушка! Герой! Слышал, что вы важные сведения добыли. И потом я вас встречал, когда вышел из немецкого тыла вместе с Данченковым. Вы к нему за партизанской справкой приходили!

— Верно! — обрадовано улыбается Аня. Теперь и она узнала его и радуется — вот так чудо, вот так встреча в Германии! Сошлись старые партизанские знакомые, а это — все равно что самая близкая родня.

— Вы небось нас по «личным делам» знаете, — говорит Моржину Зина, а мы о вас ничего не знаем… Рассказали бы!

— Давай-ка лучше без фанаберии на «ты», — заявляет Моржин. — А о себе рассказать — что ж, можно…

Довоенная биография у Анатолия Алексеевича Моржина обидно куцая, всего полстраницы занимает, и никто еще в жизни не величал его Анатолием Алексеевичем. Родился он в деревне Скородня, Тульского района, Московской области. Отец и мать крестьянствовали, в голодный год отец переехал в Москву, работал дворником, сторожем, кондуктором трамвая, потом, в 1930 году, перетянул в Москву всю семью. Жили на Ольховской, дом 22, квартира 10. Учился Толя в школе № 348 в Бауманском районе. Окончил всего пять классов — в семье было семеро детей, надо было помогать родителям. Пошел работать на оборонный завод. Мечтал стать военным конструктором, а выучился на чертежника-деталировщика. В комсомоле с 39-го. Занимался тайком от матери парашютным спортом — прыгал почти тридцать раз, играл в драмкружке — исполнял роль Щеткина в «Детях Ванюшина». Вот и все девятнадцать лет мирной жизни Толи Моржина.