Павел Яковенко - Герои и предатели

Отец, узнав о содержании разговора, задумался, потом, дождавшись сына с улицы, прямо от порога повел его к себе в спальню.

— В школе говорят, что ты слишком сильно бьешь одноклассников. За что?

— Да ну, папа, ты что? Каких одноклассников? Я их давно не бью никого. Они на меня ни за что не полезут — они же меня боятся. Я сейчас только со старшими дерусь. А они сильнее меня! Понимаешь?

Отец откинулся на спинку стула и изумленно сказал:

— Ты так поумнел? Ты уже можешь отвечать за свои поступки?

— Папа! Если я не отлуплю этих пацанов, они отлупят меня. Кого ты хочешь, чтобы отлупили?

Наступила пауза.

— М-да… И возразить нечего, — грустно сказал отец, как-то сразу осунувшись и покраснев.

— А нельзя ли мирно — никто никого не трогает? — сказала мама, незаметно вошедшая в спальню.

Отец устало отмахнулся:

— Мать, не говори ерунды! С волками жить — по-волчьи выть! Что он вокруг себя видит-то здесь? Тому и учится.

Конечно, родители, (на то они и родители), попросили Олега вести себя потише, меньше привлекать к себе внимания, не баловаться, лучше учиться и тому подобное… Но без энтузиазма, как обязаловку какую-то оттянули.

Странно, но родители порой забывают, что детский мир гораздо более жесток, чем даже мир взрослых, где граждан охраняют друг от друга законы, милиция, армия и суды, (хотя далеко не всегда). А детей охраняет друг от друга только кулак. И горе тебе, если твой кулак слабее, чем у пацана с соседней улицы.

А может, взрослые все прекрасно помнят, только не хотят об этом говорить с детьми? Признаться в осведомленности — это же, простите, прямая обязанность что-то сделать! А что можно сделать? Ну, что?… Да ничего! Лучше лицемерно сделать вид, что ничего не знаешь — так делали наши родители, родители наших родителей… Так было всегда, и, наверное, так и будет.

Где-то с шестого класса учеба стала даваться гораздо труднее. На одной памяти выехать уже было трудно. Перед мальчиком встал выбор — или улица, где у него была своя команда, или учеба в школе. Первое было и проще, и приятнее. Второе требовалось, чтобы стать военным. После долгих колебаний, Олег, с большим скрипом, но склонился в сторону уроков. Он стал меньше бывать на улице, фактически распустил свою компанию, и те, пошарахавшись некоторое время в недоумении без предводителя, разбрелись, кто куда. Олег же, подумав, записался в секцию бокса.

Особых успехов он не добился, но приобрел хорошие навыки, и теперь мог полностью считать лично себя в безопасности от всех.

В общем, его положение многие сочли бы идеальным.

С одной стороны, он был на хорошем счету у учителей. Да, не активно участвовал в общественной жизни, (этого еще не хватало!), зато хорошо учился. Во всяком случае, пятерок в его дневнике было заметно больше, чем четверок. За успеваемость в местной школе, не блиставшей в этом отношении особыми успехами, прощалось многое.

С другой — он не был так называемым «быком», которым не было житья от «пацанов». Пару новеньких чуваков, которые раньше в этой школе не учились, попытались сдуру его «обычить», но получили такой отпор, что один предпочел за лучшее вообще перейти в другую школу. Олег как-то случайно встретил его на улице, и снова набил морду — для профилактики. Тот потом пару раз случайно попадался на пути, и сразу исчезал куда-то. Постепенно он занял в школе особое положение — его в равной степени уважали и учителя, и одноклассники. Большего на данный момент и не нужно было.

Закончив школу с вполне приличным аттестатом, никаких проблем с поступлением в военное училище он не имел. Легко сдал вступительные экзамены, физическую подготовку, и уже в сентябре то потел, то замерзал на курсах молодого бойца.

Будучи юношей сообразительным, он быстро понял, что училище — это не родная школа, и надо на время притихнуть. Не рыпаться, подчиняться старшим курсам — в пределах разумного, конечно, и просто ждать своего времени. Свой злой и язвительный характер он раскрывал постепенно — от курса к курсу. И на последнем «молодежь» уже боялась его до судорог.

Снова вокруг него собралась толпа друзей и почитателей. Иногда они устраивали всякие «нарушения дисциплины», но в меру — пусть и балансируя на грани больших неприятностей, но никогда не переступая ее. При этом Мищенко, как правило, который все это и придумывал, оставался обычно в тени.

И Мартышка — Мартынов, и Свин — Свиньин в его окружении не были, хотя на каратэ они ходили вместе.