Андрей Грешнов - Дух, брат мой

Лысый Султан Али Кештманд — председатель афганского Совмина — что-то говорит с трибуны, но его слова уносит вдаль восточный ветер, и их никто не слышит. Пожалуй, один «бычок» говорит по делу. Голос у Наджиба сегодня необычно громкий и крепкий. Не знаю почему, но начинаю записывать его слова в блокнот. «Все афганцы — убеленные сединами старейшины, мужчины и женщины говорят вам великое спасибо! Оно сегодня на устах у всех. Оно сегодня в сердцах у всех. Земной поклон вам, доблестные сыновья страны Ленина, за все, что вы сделали для афганского народа, для Апрельской революции, за ваше мужество и отвагу, за доброту и человечность. При слове Афганистан, при упоминании наших городов сжимаются сердца многих советских матерей. Наш народ никогда не забудет тех сынов Страны Советов, которые отдали свои жизни за свободу, независимость, честь и национальное достоинство ДРА. Пройдут годы и века, но нерушимо будут стоять на афганской земле величественные памятники этим героям — символы их беззаветной храбрости», — говорит Наджиб.

Он заканчивает речь и вручает личному составу танкового полка памятное знамя ЦК НДПА, Ревсовета и Совмина ДРА и скульптурную композицию «Боевое братство». На трибуну поднимаются наши офицеры и солдаты. Почти все говорят без бумажки, слова идут от сердца. Легко, просто и понятно. Вот комполка, подполковник Юра Пузырев тоже встал у хрипящего микрофона. Хороший человек, трудяга. Но сейчас будет читать придуманный в Москве рапорт воинов-интернационалистов ЦК КПСС. Это не его инициатива. Все что хотел сказать, он сказал за несколько дней до этого. А сегодня так просто надо. Тоже записываю его слова. «И если миру, надеждам человечества, нашим друзьям и союзникам угрожает международный империализм, мы всегда начеку, и при обострении обстановки в Афганистане будем готовы вновь прийти на помощь братьям по оружию». Не знаю, то ли от торжественности момента, то ли от уверенности, с которой он это произносит, в сказанное верится. Звучит марш «Прощание славянки». Танковая колонна, во главе которой боевая машина комполка, с развевающимся над ней кумачовым стягом, пылит домой…

Еще один желтый кирпичик вбит и утрамбован в полотно дороги в прошлое. Всего один, а сколько же их надо? Может быть, успею?

… Взлетно-посадочные полосы тянутся двумя ленточками вдоль невысокой, но очень длинной горы. Вдоль полос стоит огромная «трибуна устрашения». Какому идиоту взбрела в голову идея попугать тех, кто может повлиять на конечный вариант текста Женевских соглашений, не известно. Но почти наверняка не здешнему. Странная штука — учения ВВС во время войны. Чистой воды футуризм. Шиндандские летчики упражняются в мастерстве от вольного. МИГи долбят маленькими ракетами мишени, но из-за огромной скорости, с которой они проносятся над головами наблюдателей, не все из них попадают в цель. Иностранцы лыбятся… — не попали! Сейчас, эти попадут точно. Стая «сухарей», заходящих на цель с запада на восток, ураганным огнем сносит не только мишени, но и превращает все живое на километр вокруг в одну дымящуюся и горящую кучу. Отрывается бомба. Грохот, дым, трибуна сотрясается, над головами свистят осколки. Слишком близко положил, но пилот молодец вообще-то, мастерство не пропьешь. Наблюдатели в ужасе драпают с трибуны. Цель достигнута, вернее поражена. Поражена всем происходящим и тем, что может произойти, если соглашения по Афганистану не будут подписаны в угодном СССР ключе.

Беленький гражданский Ан уже поджидает координаторов на аэродроме, летчики прогревают двигатели. Среди своры хищных «грачей», МИГов и вертушек всех мастей, он кажется обреченным испуганным голубем, которого эти птицы неминуемо заклюют еще на взлете. Но ничего, вроде не склевали. Летите голуби, летите, расскажите в своем Пакистане и Америке про птичек, что вы здесь видели. Может, быстрее перышками по бумаге заскрипите?

…Самолет летел почти бесшумно, ленивый гул моторов успокаивал. Тянувшуюся снизу безжизненную пустыню как по мановению волшебной палочки сменила зеленая равнина, испещренная множеством рек и озер. Раздолье. Синие купола мечетей как васильки на июльском лугу. Мой изумрудный город. Изуродованный и избитый войной, гордый и не покорившийся. На его теле, отмеченном христианским крестом — пересечением центральных улиц — зияют не затянувшиеся раны. Юго-западной стороны почти нет — внизу мутное коричнево-серое месиво. Но центральная мечеть стоит. А значит город жив, возможно, жив и настоятель мечети, мой хороший знакомый мулла Абдулла, с которым познакомились еще шесть лет назад? Если увижу его, обязательно пойдем вместе в реставрационную мастерскую, потом будем пить чай и говорить обо всем на свете. Времени бы только хватило — на плитах тенистого внутреннего двора мусульманского храма сидеть можно целую вечность. Уходить оттуда не хочется, а за разговорами можно даже и о родном доме забыть. Когда я был моложе, я иногда наедине с собой задавался вопросом: если бы мне выпало родиться в Афганистане, где бы я жил и кем бы стал? Почему-то всегда в такие минуты в голове всплывали эта величественная мечеть с большой голубой мозаичной аркой и простодушно-открытое, улыбающееся лицо Абдуллы…