Олег Сидельников - Пора летних каникул

Тут впервые за все утро дал о себе знать Глеб.

— О чем разговор? — объявил он. — Раз человек имеет паспорт, значит, он гражданин Советского Союза. А кто такой гражданин? Человек, имеющий право на труд, на отдых…

— … и обеспечение в старости, — добавил Вилька.

— Иди ты со своей старостью! Гражданин имеет право и обязан защищать Родину. Это и дураку ясно. — Глеб полез в карман, демонстративно вытащил «Знак Почета», не спеша привинтил его к гимнастерке. — Вот, — вновь обратился он к старшине, — даже на ордена имеем право… Не сомневайтесь, не «липа»… Можете взглянуть на орденскую книжечку.

Старшина посмотрел на флегматичного Глеба с уважением.

— Орденоносец! Чудеса. Оно и в самом деле — гражданин, коли с паспортом. Как там у Маяковского? Читайте, завидуйте, я — гражданин… советский, стало быть.

За открытой дверью теплушки, с деревянной перекладиной, чтоб никто не выпал на ходу, пробегали деревеньки, поля с золотистыми скирдами, речки, перелески. Эшелон мчался во весь дух — телеграфные столбы так и мелькали.

Ко мне подошел лопоухий и, словно допрос снимал, выложил:

— А ты пробувал, хлопче, вареники, яки мама моя стряпает?.. Ну чего очи уставил? Не пробувал? Ось заковыка! Я бы угостил, щоб ты знал. Вкусные вареники, положишь в рот — язык сглотнешь. Не, веришь?

Мне пришло на ум, что лопоухий рехнулся. Но боец оказался вовсе не психом, а мрачноватым юмористом. Фокус с мамиными варениками ему понадобился неспроста.

— Жаль, жаль, — вздыхал лопоухий. — Были б у меня в торбе мамины вареники, я вот що бы сробив. — Хитрец вежливо, но настойчиво взял из рук оторопевшего Глеба рюкзак, развязал его и, под веселый гогот бойцов, продолжал — Вот они, вареники, где ж они, не разумию… Куда их маты сховала? Зараз вы, хлопчики, отведаете вареников. Я добрый! — Приватом лопоухий вынимал наши запасы, заново пополненные после набега Жука, и удивлялся — Нема вареников!.. Ох, мамо, мамо! Все перепутала, старенька стала. Вместо, вареников… А що хлопцы?.. Бис с ними, с варениками! Сгущенка тоже сойдет, а? И вершкове печиво — продукт гарный. Кушайте, громадяне, варения. А вареники… Це все одночи варения, чи вареники.

Кто бы мог подумать, что лопоухий свой парень? Бойцы хохотали до слез и выразительно поглядывали на банки и коробки. Они не прочь были подзакусить.

Старшина, смеявшийся вместе со всеми, решил, наконец, навести порядок.

— Ткачук, — приказал он лопоухому остряку, — положи харч на место. Вот приедем до станции, там тебе начпрод вареников сухим пайком отвалит. Потерпи до Знаменки.

Вилька вскочил, засуетился.

— Товарищ старшина… Зачем терпеть? У нас всего вдоволь. И мясные консервы, и шпроты… сухари сладкие. На весь взвод хватит. Угощайтесь, товарищи! Без стеснения. Ведь свой люди.

Бойцы одобрительно зашумели.

— Ну что ж, — старшина поскреб темя, — коли угощаете…

— Конечно.

— Пожалуйста! — Глеб и Вилька чуть ли не из кожи лезли.

А я; к великому своему стыду, вдобавок заныл, как первоклашка, умоляющий учительницу исправить «неуд».

— Това-арищ старшина… Ну прошу-у вас!

Аппетит у бойцов оказался поразительный. Не прошло и десяти минут, а от наших припасов остались лишь пустые жестянки и обертки из-под печенья, теплушка, нежно похрустывала сладкими сухариками. Бойцы благодушествовали, дымили цигарками, предавались воспоминаниям. Они приняли нас в свою семью. Вилька торжествовал.

— Учитесь, синьоры. Учитесь и помните великую истину: путь к сердцу солдата лежит через его желудок.

Мы, четверо, облокотившись на деревянное периль-це, отгораживающее дверной проем, взволнованные и счастливые, разглядывали неправдоподобную расписную даль. Вот хуторок, сошедший с картины лубочного художника: краски яркие, контрастные, все выписано добротно, с нажимом… Озерцо, сработанное из осколка зеркала; на луг пошла «парижская зелень», золотые скирды…

На какое-то время я забыл обо всем грустном — о войне, прощании с родителями, гибели Ермилыча и неизвестного лейтенанта. Казалось, мы едем на экскурсию.

Остановится поезд — выскочим в поле, с шумом и треском, по-медвежьи вломимся в лес, разведем костер…

— Сволочи!

Я вздрогнул. Глеб и Вилька недоуменно посмотрели на Павку.

— Сволочи, — повторил Павка. — Ах, сволочи!

Мы поняли Павку. Этот неугомонный парень вернул нас к жизни. Стало стыдно и немножко досадно.

— Слушай, Павка, — сощурился Вилька, — открой нам страшную тайну: отчего ты такой блаженный? Все у нас хорошо, едем, любуемся высококвалифицированными пейзажами, а ты знай свою волынку тянешь. Ну зачем ты нам без конца пропагандистские вливания вкатываешь? Это глупо! Думаешь, и без тебя не понимаем: вот, мол, придут фашисты, разорят города-и села… Так ведь?.. Хороший ты парень, одна беда — шибко идейный. Так и подмывает повесить тебе на грудь табличку с надписью: «Павка — абсолютно идейный человек. Бесплатное отпущение грехов, воодушевление и энтузиазм гарантируются».