Старший сержант, разрумяненный морозцем, поправил самозарядку на плече и удивленно сказал:
— Никак русская!
— Природная, — горделиво ответила старуха, — Пензенской области, с узловой станции Инза, Ольга Тарасовна Смирнова.
Одета была Тарасовна в литовскую женскую жилетку со шнуровкой; на ногах — деревянные ступанцы.
— Как это вас, бабушка, занесло в такую далищу?
— На поезде... В сороковом году внучка моего Сашеньку перевели сюда слесарем на железную дорогу. Он и меня, одинокую, захватил... Садись, молодчик. Угощать тебя нечем. Разве кипяточку согреть?
— Мне, бабуся, рассиживаться некогда, начальство заругает. Я к вам по делу.
— Какое же это такое срочное дело к старухе?
— Курочки у вас имеются? — спросил Анкудин.
— Курочки?.. — Глаза у старухи сделались колючими, недоверчивыми. — Какие могут быть курочки, если фашист у нас три года царствовал? Люди — и те в разные стороны разлетелись. А кто не успел, Гитлер к себе уволок или истребил. Во всей деревне только я да семиребрый дед Парамон и остались. Он тоже сюда с холостым сыном приехал. Ребер у деда в левом боку всего-навсего семь доктор насчитал, а ума в голове, без доктора видно, меньше, чем у меня. Война грянула, местные жители в Расею бросились спасаться, а Парамон говорит мне: «Успеем. Нам особый вагон подадут». Вот те — подали... А ты — курочки!.. Нет! И перышка куриного нигде не найдешь.
Суеверин переступил с ноги на ногу, усмехнулся.
— Как же нет, если сам видел — под сараем ходят.
— А ты уже подглядел! — воскликнула старуха и забегала по избе, обдергивая пожелтевшие шторки на окнах, старенькую скатерть на столе.
— Да чего тут подглядывать? Шел к вам через двор, вижу — ковыряются в навозе.
— Так это не курицы, а ранние цыплята, — кипятилась бабка. — Петушок да три молодки. Их в подполье наседка выводила украдкой от супостата.
— Может, бабуся, уступите одну штучку? — ласково попросил снайпер. — Мне ведь не даром. Желаете — на деньги, желаете — на гороховый концентрат поменяем. Не обязательно молодочку, можно и петушка.
— Понятно, — ядовито заметила старуха, — горшок не разбирает, что варит: курицу или петуха.
— Да мне не в горшок...
— На племя, значит? — еще язвительнее спросила Тарасовна.
— И не на племя, а вроде как — убивать...
Старуха рассердилась.
— Что ты мне, парень, огород до самых небес городишь?
— Право, не вру, — смиренно уверял Анкудин. — Если так случится, я вам курочку и обратно могу доставить.
— Живую?
— Нет, скорее всего, пожалуй, мертвую. Вы не беспокойтесь, она не задушенная будет... Но и не зарезанная... — Суеверин запутался, поспешил кончить: — Одним словом, кушать ее вполне будет возможно, за это ручаюсь.
Бабка совсем оторопела, беспомощно опустилась на табурет.
— Не задушенная и не зарезанная... Не на племя, а в горшок можно... Ты не из госпиталя, случайно? Может, тебе голову миной сконфузило, и ты умом еще не поправился?
— Головой я вполне здоров, — без всякой обиды сказал Суеверин. — И контузии у меня не было. Ранение, правда, испытал.
— Куда? — сразу смягчилась Тарасовна.
— В правую ногу. Если долго на одном месте стоишь, в ней колотье начинается.
— Так чего ты у порога, как гусь, топчешься? Я тебя в часовые не ставила. Садись и расскажи толком.
Старший сержант закрыл плотнее дверь, присел к столу, поставив между колен самозарядку. Поглядывая то на дверь, то на занавешенные окна. Суеверин торопливым шепотом рассказывал. Тарасовна, спрятав руки под фартук, слушала, понимающе кивала.
— Хорошее дело задумал. Только гляди, поберегайся.
Уходил Суеверин не с пустыми руками. Через локоть у него висела корзинка, затянутая тряпицей. Из корзинки слышалось сонное бормотание курицы.
Три дня к Смирновой никто не показывал глаз, а в конце четвертого явился военный, тоже с винтовкой через плечо и с сержантскими нашивками на погонах, только ростом гораздо ниже Суеверина, черный, как жук, остролицый, речистый.
— Здравия желаем, хозяйка! — зычно выкрикнул он от порога, словно находился в чистом поле.
— Здоров будь, — чинно ответила Тарасовна. — Отдохни с дороги.
— Нам отдыхать некогда! — рапортовал чернявый. — Приказано передать вам привет от гвардии старшего сержанта Анкудина Никифоровича Суеверина и, кроме того, вручить вот эту историю...
Громко стуча сапогами, он подошел к столу, выдернул из сумки за желтые лапки пестренькую курочку и положил перед бабкой на скатерть. Курочка смерзлась, стала еще меньше, не крупнее галки.
Читать дальше