Григорий Коновалов - Истоки. Книга вторая

Немцы у танкетки и русские автоматчики в машине увидали друг друга одновременно. На мгновение будто забыли, что враги: выражение удивленного любопытства появилось на их лицах.

Человек с бородкой, крича, полез головой в ноги Дуплетова. Шофер дал полный газ. Немецкий солдат, делая комически страшное лицо, как пугают детей, и сам пугаясь, нацелился плеснуть из автомата свинцовой струей, но упал на танкетку, и пули взбили пыль мостовой. Сопровождавший генералов броневик бил из пулемета по танкетке.

Подпрыгивая по булыжнику, машина Дуплетова вылетела на мост. Едва она проскочила мимо кособокого киоска, как обвальный взрыв потряс землю позади. Генералы оглянулись. Моста не было. Наискось срубленные динамитом столбы торчали над водой, горела выброшенная на берег деревянная ферма.

Теперь уже красноармейцы бежали к генеральской машине и, махая винтовками, как дубинками на корову, загоняли ее за угол дома.

Человек с бородкой вывалился из машины, и тут же на мягкой, с пеплом пыли мертвенно успокоился, подвернув голову.

Три немецких танка ползли по противоположному отлогому берегу, отыскивая брод. Из-за домов стреляли по ним пушка и противотанковые ружья. Голубоватый огонь зазмеился на башне переднего танка, другой сунулся жаркой мордой, будто хотел напиться в реке, да так и осел.

На набережной, на базаре, за электростанцией с ее четырьмя дымящими трубами вспыхнула многослойная перестрелка, рвались гранаты.

Дуплетов с тоской и злобой глядел из-за угла на оставленную, по его впечатлению, врагу верхнюю часть города. Сдача старой, с крепостной стеной, части города за рекой потрясла его, и он не замечал, что там все еще шло сражение. Красноармейцы, оборонявшие фабрику, отстреливаясь, начали отходить через железную дорогу к кладбищу.

Дуплетов приказал командиру взвода охраны остановить отступающих.

– Ставь машины поперек дороги! – Он поднял руку, длинную, как стрела семафора.

– Стойте! – Размахивая пистолетом, Дуплетов задерживал солдат и рабочих с винтовками, отступавших среди разрывов мин и снарядов на указанные командиром роты позиции. Бойцы останавливались на секунду-две, с удивлением взглянув на генерала, потом, снова отстреливаясь, отходили к кладбищенскому оврагу. На кладбище за могилами и деревьями залегли в цепь и повели огонь по немцам, переправлявшимся через реку на резиновых лодках. Стрелки охраны, рассыпавшись по холму, тоже били по неприятелю.

Вокруг Дуплетова топтались сконфуженные, любопытные, злые командиры, многие узнали его.

– Взорвать мост? Позор! Где командир части? – гневно выкрикивал Дуплетов.

Среди задержанных Дуплетовым отступающих оказался и Александр Крупнов со своими бойцами, своей хромой лошадью, тащившей плоскую, с отлогими наклестками телегу. На телегу время от времени, натрудив раненную вчера ногу, садился Холодов. Белобровый ездовой Никита Ларин с цигаркой, присохшей к нижней губе, вел лошадь в поводу по оврагу, укрываясь от мин и пуль. По бокам телеги шли Александр и политрук Лунь с дочерью Оксаной.

Холодову уже передали, что его требует генерал, и он торопился к нему, то соскакивал с телеги, то, бледнея от боли в ноге, снова садился на телегу. Его так знобило от раны, что даже полдневная жара не согревала. Он кутался в плащ-палатку. Губы плотно скипелись. Пилотка мыском опустилась на лоб.

На кладбище, за часовенкой, Холодов увидел генерала Дуплетова, повеселел. Скрадывая хромоту, сжав зубы, чтобы не улыбаться, он подходил к человеку, с именем которого с отроческих лет были связаны мечты о славе и могуществе армии. Подойдя к Дуплетову, выпрямился во весь свой приметный рост.

Александр стоял в нескольких шагах от Холодова. Тревога охватывала его: прошлый год на первомайском параде в Москве крупное рабочее лицо Тита Дуплетова радовало Александра выражением задора. Теперь же это лицо, почугунев от ярости, пугало. Дуплетов, стоя на могилке, возвышался над Холодовым своим громадным ростом. Сомкнув за спиной руки, он бурно дышал, широкая грудь ходила ходуном.

– Кто приказал тебе отступать? – Этим «тебе» он разжаловал майора Холодова в ничего не значащего, пустячного человека. – Трус!

Холодов побледнел. Не мог найти удобного положения для раненой ноги. Провел кончиком языка по опаленным губам. Открыто и недоуменно глядел на генерала, не понимая его ожесточенности. Если бы генерал заговорил с ним спокойно, Холодов рассказал бы ему, как самому близкому человеку, что армия Чоборцова дралась отчаянно за землю с лесами, болотами, городами и селами и что Волжская дивизия в этой армии – самая стойкая, презирающая врага… Ни других, ни себя он не винил в том, что от полка осталось мало людей; он гордился, что сражался в этом полку. И еще бы он сказал, что в беде и позоре отступления уже складываются качества будущей непобедимости армии.