Григорий Коновалов - Истоки. Книга вторая

– Пусти, дядя! – по-детски зажалобился Ясаков. И в ту же секунду вывернулся и очутился на немце.

Из кустов вышел Абзал Галимов.

– Гляди, какого мерина обратал! Садись, повезет обоих…

Но за Галимовым, с шумом раздвигая орешник, на поляну выломились немецкие автоматчики. И когда погнали пленных к дороге, Ясаков хотел упрекнуть Галимова: «Эх ты, Батый! Что б пораньше подоспеть, ускакали бы на этом пивном мерине к своим. Не поддержал ты великую русскую нацию». Но сдержался. Было не до шуток.

Солдат, на котором только что катался Веня, подошел к нему вплотную, стальной каской ударил его по зубам. Ясаков сплюнул на землю резец, покачал пальцем другой и положил на ладонь.

– За что? Шутки не понимаешь, старый хрен. А тоже Россию уму-разуму захотел учить. – И закончил, грозя сквозь слезы: – Я еще пересчитаю твои кусачки, алкоголик!

Прижимая листок тополя к сочившемуся кровью виску, он во все глаза со злым любопытством смотрел на чужих солдат, на машины, на огромных толстозадых лошадей. Чужая армия со своей речью, своими порядками до того изменила все, что даже этот лесок и эта речка показались Вениамину не русскими. Солоно щипало от слез разбитую губу.

Из-за пригорка немцы, подталкивая в спину винтовками, вели пленного, высокого, в порванной на груди гимнастерке, с наискось перечеркнутым кроваво-грязной полосой лицом. Он шел твердо, с усилием.

Ясаков узнал Крупнова, и у него вдруг вспыхнула на мгновение надежда, слепая и горячая: теперь он со своим сержантом не пропадет. Как только кусты орешника заслонили их от немецких солдат, куривших на траве, конвойные начали бить Александра. Он по-волчьи скалил зубы. Голова его покачивалась на мускулистой шее, мелкая дрожь схватывала губы. Но он напружинился, отвердел. В глазах испарялась обморочная муть, они светлели с каждым глотком воздуха.

У опушки близ дороги русские пленные, разбитые на группы по три-четыре человека, рыли ямы.

«Наверное, под капониры или могилы для убитых», – подумал Александр, горько радуясь, что отстали от него те озверевшие немцы.

Молодой ефрейтор в короткой тужурке, видимо, командир отделения, ужинавшего у костра, раздал саперные лопаты Александру, Ясакову и Галимову. Вынув из нагрудного кармана тужурки складной метр, отмерил два на два и велел копать яму.

Подольше посмотрел в лицо Александру, улыбаясь глазами. Пальцы извлекли из портсигара сигарету. Секунду помедлил в нерешительности, оглядываясь на костер, потом угостил и, не глядя на Александра, ушел к костру.

Плюнув на руки, Александр с треском разрезал лопатой уросшую корневищами трав луговину. Земля пахла кислым болотом.

– Кому яма? – хрипло спросил Ясаков.

Слева лес сгущал в зеленом кипении сумерки, справа мочажина с осокой на кочках все еще удерживала расколотое тревожное золото закатного неба.

– Может, вон тех хоронить, – не унимался Ясаков.

На юго-востоке над космами взвихренной дневным ли ветром или взрывами снарядов пыли загорелась одинокая звезда, неправдоподобно ясная и веселая. Доверчиво глянула она в глаза Александру, и в душе как будто разлился тот наполненный теплом закатный вечер на Волге, когда, приехав на лодке в дом отдыха к Жене-племяшу, устало кинулся навзничь на песок, – такая же чистая горела над свинцовыми ветлами звезда, да птичка в голубеющих над заводью сумерках забавлялась простоватым, в полтора колена высвистом.

– Недобрая яма, – сказал Галимов.

Александр услышал неподалеку в стороне звуки разрезаемой земли, корневищ, уловил смутные движения выпрямляющихся и склоняющихся людей.

Рассыпалась автоматная стрельба, сухая и четкая, будто прочертили палкой по ребрам частокола.

– Не хочу… все равно прикончат. Мать иху, твоих классовых братьев!.. – мученически косноязычил распухшим языком Ясаков.

Под ложечкой у Александра мутило, слабость подгибала колени. Смиряя боль избитого тела, он следил за ногами часового, за солдатами у костра. Они, поужинав и накурившись, легли спать, только трое играли в карты. Молодой деловой ефрейтор порылся в повозке, прикрыл ее брезентом. Потом молча замерил глубину ямы, ушел к кустам и что-то сказал в темноту. Вспыхнула зажигалка, осветив сигарету в зубах.

– Слушайте меня, – шепнул Александр. – Скажу «броня» – сбивайте автоматчика, ефрейтора беру на себя.

Руки его сами с ожесточением выбрасывали лопатой землю, комья докатывались до ног крутившегося с автоматом часового. Когда часовой повернулся к ним щекой, освещенной отблесками угасающего костра, Александр тяжело и глухо уронил: