Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат

Сержант проводит лезвием по затылку Пино, лицо которого окутано паром и залито потом:

— Ну что, повара? Надушенные солдатики, вы у себя в Энаменасе жрете отборное мясо, вы первые на счету интендантов, лучшие куски для ваших собак — офицеров, а что похуже — для бедолаг из пустыни. А здесь едят шакалов. И не ебутся. Молятся облаку. Сопляки убили вашего генерала. Пять лет я подыхаю в этом ущелье. И меня судят за то, что я убил предателя. Я разучился говорить. Дерьмо прилипло к моей жопе. Эти в трибунале затыкали носы; мне двадцать два года. Я никогда не был с девушкой. Один раз я спал с одним из моих солдат… Потом я три дня блевал.

Я поднимусь на облако раньше вас. Вот моя огненная жена. Я вставлю ей в рот и в зад. Трите, трите, посудомойки, бейте посуду, пачкайте пол. Ты. Ты. Ты. Ты.

Он дергает завязки передников на талиях поваров, смеется, пьет, плюется, на его лбу, под светлыми прядями, блестит пот. Сержант выходит из кухни, бросает нож в навозную кучу, кружит вокруг поста, застает врасплох часового, который, прислонившись к парапету, дрочит в лунном свете.

— Делай как я, придурок, пей. На, пей.

Он вытаскивает пробку из бутылки и вливает вино в рот солдата, тот облизывает губы, вынимает руку из штанов, берет бутылку за горлышко и пьет, пока хватает дыхания. Сержант возвращается на кухню, входит в дверь, смеется, проходит за спинами поваров, развязывает их передники. Потом хватает с залитого кровью стола скалку, подходит к Пино, сильно бьет его в висок, Пино падает, сержант бьет его по горлу; один из поваров набрасывается на сержанта, вырывает из его руки скалку, сержант отталкивает его, выбегает в ночь; повар поднимает Пино, укладывает его в алькове, из уголков губ Пино течет кровь, на шее расплывается синяк. Сержант залезает на чердак, открывает люк; десантники, сидя на кроватях, чешут ступни, спины, яйца; сержант, по бедру которого бьет кобура пистолета, набрасывается на часового, сталкивает его в люк, солдат падает на десантника, выворачивает, ломает ему большой палец ноги, десантник кричит, часовой встает, вцепляется пальцами в люк, но сержант топчет их сапогами, поворачивает пулемет, направляет его в отверстие люка, передергивает затвор, стреляет, пули разрывают доски настила, десантники прыгают к лестнице, сержант стреляет, прошивает кровати, десантники стучат в комнату Ксантрая, хватают на бегу винтовки и поднимаются по лестнице на чердак. По их голым спинам стекает селитра; сержант поднимает пулемет, наставляет его в небо, целится в то место над горизонтом, где вечером опочило священное облако, стреляет, кричит, стреляет, топчет ногами настил вышки, его рукава закатаны по локоть, он целится в звезды, планеты, туманности, звуки выстрелов отдаются эхом в горах, в пещерах, разносятся по ущелью до Титов Белеса, где командиры думают, что капитан Ксантрай раньше условленного срока начал операцию «Экбатан»; молодые люди вскакивают со своих кроватей, выбегают в пижамах на улицу и собираются у гимнастического зала, чтобы бодрствовать вокруг костров и под изображением идола, в знак своего единения с солдатами.

Сержант бросает с вышки бутылку, она разбивается на окружной дороге, осколки блестят у ног часового; сержант слышит на чердаке шум, вынимает пистолет из кобуры, Ксантрай бросается на него, хватает за ноги, сержант, теряя равновесие, целит в офицера, Ксантрай выбивает пистолет одним ударом приклада карабина, забирается на вышку, скручивает сержанта, бьет его по лицу; пулемет вращается на турели, Ксантрай останавливает его и Разряжает:

— Ты разбудил всех фелей Энаменаса.

По склонам горы до приморской долины повсюду загораются огни.

Ксантрай укладывает сержанта в его комнате под охраной троих солдат; он связывается по радио с комендантом гарнизона Титов Велеса, тот прыгает в джип с двумя десантниками, катит по ущелью, тормозит у шлагбаума поста, поднимается в комнату сержанта; целый час он осыпает его руганью, бьет кулаком, прикладом винтовки, ногами, плюет ему в лицо; мало-помалу удары превращаются в грубые ласки. Ксантрай, сидя за походным столом, пишет длинное письмо губернатору с просьбой простить ему его бунт, на столе стоит старая фотография Тивэ времен его освобождения, на ней он ловит с черкесами крабов на скалистом берегу Экбатана. Комендант, наклонившись над сержантом, мнет его живот, расстегивает ширинку, сержант, откинув голову на подушку, молчит, широко открыв глаза, только когда ласка становится особенно грубой, он поднимает руку и касается пальцами ладони офицера. Окно раскрыто в ночь; сверху доносится смех солдат, лежащих на чердаке; комендант зовет своих десантников, те берут сержанта за руки и за ноги, выносят из комнаты, несут и кидают в джип; комендант — Ксантраю: