Вадим Кожевников - Это сильнее всего [Рассказы]

Грызлов не пошел сдавать ванну комиссии. Кудинов погрузил ванну на тачку, приволок в правление и там, бегая в трусах, восхищенно кричал, бил ее ногами, доказывая прочность, звал желающих испытать, размахивал руками.

Несмотря на убедительные доводы Кудинова, комиссия отвергла экспонат: такие изделия не могли со всей полнотой отобразить художественное мастерство будянских гончаров. Кудинов все же добился, чтобы производство ванн запланировали.

Близился день сдачи всех экспонатов для Парижской выставки.

Грызлов ночами просиживал в мастерской. Глина неуклюже ворочалась в его руках, потела, липла и, если бы она была живой, то, наверное, измученная, повизгивала бы, как это делает собака, когда она не понимает, чего от нее хочет хозяин.

Высоко в небе висела матовая луна. Прозрачность всюду необычайная. Казалось, все сделано из стекла и такое хрупкое, что может разбиться от легкого шума или дуновения.

Усыпленная тишиной, природа погрузилась в дремоту. Спали цветы, плотно зажмурив венчики, опустив головки на ослабевших стебельках. Раскрыв рот, спала щука. Замерла река в камышах, вздыхая и шевелясь во сне. Спали люди.

Не спал дед Наумыч, потому что он ночной сторож. В овчинном, пахнущем собакой тулупе Наумыч ходил на цыпочках в этой тишине, зажав подмышкой колотушку, и стерег для людей их сон.

Не спал Грызлов. Желтый, похудевший, он сидел перед станком, погрузив руки в глину, и глядел в одну точку. Он курил теперь очень много, всюду валялись окурки, — раньше он никогда не позволял себе бросать окурки на пол мастерской.

Грызлов останавливал глиняный круг; осмотрев изделие, взмахнув кулаком, он расплющивал свою работу, потом начинал снова, сначала. Скрипел станок и сопела глина под нервными руками Грызлова. И опять взмах кулаком, и опять изуродованная сырая лепешка. Грызлов, уронив голову на руки, лег лицом в мокрую, пахнущую сыростью глину и сидел так, в позе отчаяния.

Дверь в мастерскую открылась. В лунном свете, холодном, ярком, стояла Елена Ильинишна. Она была в ситцевом платье, в туфлях на высоких каблуках. И ее шею обнимал кружевной воротничок, легкий и прозрачный, — казалось, что он сделан из инея.

Елена Ильинишна нерешительно остановилась.

Грызлов поднял голову, обомлел и внезапно ехидно спросил:

— Проверять пришла?

Елена Ильинишна прошептала:

— Я в город не поехала, сюда зашла.

Грызлов, указывая на возвышение, где лежала глина, язвительно и горько сказал:

— Трибуна вот. Привычны с трибуны высказываться. В чем дело?

Елена Ильинишна покорно села на ящик с глиной, глядя широко раскрытыми глазами, с лицом, голубым от лунного света. Она заговорила, словно не для Грызлова, а для себя.

— Меня грубой считают. Да, я грубая. В армии сестрой натерпелась, а потом к вам, в колхоз. Мужа кулаки убили. Сам знаешь, пока колхоз не окреп, чего натерпелась. На глядела я на тебя, на твою работу и думала, сколько ласковости, любви в этом человеке. Как он чувства свои возвышенно показывает. И казалось мне: можешь ты такое красивое сделать… И вот… — и вдруг прошептала совсем тихо — ты и мое сердце понять должен.

Грызлов, пробуя освободить руки от глины, простонал:

— Товарищ председательница, я же еще что-нибудь сделаю.

И хотел встать.

Елена Ильинишна поднялась, дрожащими руками поправила на шее кружевной воротничок. Хотела шагнуть к Грызлову, но, помедлив, тихонько ушла, словно растаяла в лунном, едком свете.

Егор выбежал на улицу. Волшебное голубое зарево луны сияло на небе. Как могучие водоросли, тянулись ввысь тополя, и, как огромные рыбы, плыли вверху облака, и тишина кругом была подводная.

Егор хотел жалобно закричать, позвать, вернуть. Подошел бессонный Наумыч и сказал:

— Тишина для мыслей самая подходящая. Мысли у человека должны являться бесшумно. Чего ходишь? Иди. Лучший гончар, а пока только мотаешься.

И небо розовело.

Расписной петух, ослепительный, великолепный — птица- рыцарь в когтистых шпорах, надменный, забияка, хрипун и вор — захлопал крыльями, ногой зашаркал, напрягшись, закричал. Ему ответили другие петухи. Проснулись куры. Поднялось солнце, растопырив тысячи лучей. Река блестела. Тополевый пух скользил по гладко отшлифованной воде.

Есть такая могущественная сила. Она может заставить нас, если будет нужно, обрывать с неба звезды, обжигая пальцы. Сила любви к женщине.

Грызлов работал. Дни оставались считанные. Он ходил похудевший, закопченный, с застенчивым, счастливым лицом.