Владимир Порутчиков - Брестский квартет

У пастуха Трофима Думитру было два сына. Старшему Василю в тот год минуло пятнадцать. Это был крепкий смышленый юноша, надежный помощник отцу и матери. А вот с другим, двенадцатилетним Петро, пастуху не повезло: какой-то замороженный он был, неживой будто.

Странность эту родители заметили за сыном годам к двум. Его ровесники уже вовсю бегали по селу и первые слова лепетали, а он, как лежал в люльке, так и продолжал лежать. Сильно за что-то, видать, прогневалась на их семью Царица небесная. Только через зиму, Петро стал сам вставать на ножки, но дальше двора никуда не ходил, а просиживал целые дни, уперевшись спиной в стену дома и неподвижно глядя в одну точку перед собой, словно пытаясь что-то вспомнить.

«Дурачок», — говорили про него односельчане: кто с сочувствием, а кто и с насмешкой. Но, глядя в темно-карие, печальные глаза сына, отец отказывался верить в это.

Продав часть овец, Трофим повез Петро в город к нужным врачам. Местные эскулапы говорили что-то про нарушение нервно-мозговой деятельности, сыпали другими малопонятными научными словами, заглядывали мальчику в рот, слушали дыхание и били его по коленям маленькими резиновыми молоточками, но ничего определенного сказать не могли и только сокрушенно разводили руками. Хотя, видимо, чтобы не расписываться в полном своем бессилии, они все-таки давали какие-то порошки и микстуры. Трофим благодарно кивал, оплачивал осмотр и лекарства и все больше терял надежду на выздоровление сына. Оставалось лишь одно: молиться Божьей Матери и ждать чуда.

И чудо произошло. В один из дней Петро, которому в ту зиму минуло девять, не обращая внимания на снующих рядом беспардонных кур, что боялись паренька не больше прислоненного к дому тележного колеса, стал вдруг водить указательным пальчиком по земле, а спустя неделю и вовсе выкинул такое, что от него никто не ожидал. Взял и куском угля нарисовал на беленой печи портрет матери. Да так похоже и ладно это у него вышло, что Трофим с женою не удержались и соседей позвали поглядеть на Петрову «мазню».

— Смотрите, он вовсе не дурак! — говорил им счастливый отец. — Раз такие картины рисует.

А соседи только качали головами и говорили, мол, знатный художник мог бы из твоего сына получиться, если бы не болезнь.

Дальше — больше. Теперь Петро рисовал каждый день. Вскоре на хлебной печи не осталось ни одного свободного места: куры, овцы, старший брат и сам глава семейства с пастушечьим посохом в руках и лихо заломленной кэчуле красовались на ее стенах.

Тогда Трофим поспешил в сельскую лавку, где скупил всю имеющуюся в наличии бумагу, включая оберточную. Красок, правда, у лавочника не нашлось, но он клятвенно заверил Трофима, что непременно привезет из города, а пока предложил взамен несколько химических карандашей.

«Пускай рисует, — думал Трофим, глядя, как Петро с непроницаемым лицом марает карандашом бумагу. — Глядишь, и оттает малец…»

А в это время на европейских равнинах вершились большие дела, трещали по швам границы, и новые вожди звали к новому переделу мира. В наэлектризованном донельзя воздухе опять запахло великой войной. Когда-то Трофим был участником одной из них. В далеком теперь шестнадцатом году рядовой румынской армии Трофим Думитру сражался бок о бок с егерями генерала Брусилова. Тогда румыны и русские были союзниками, братьями по оружию и вместе рисковали жизнями на заснеженных карпатских перевалах, выбивая с хорошо укрепленных позиций кайзеровских солдат.

Но много воды с тех пор утекло. Распалось былое братство. Многое изменилось в мире. Когда Германия вдруг стала другом его стране, вернее, королю Михаю и тем, кто толпился у трона юного правителя, Трофим только пожал плечами и хотя не очень-то разбирался в политике, был почему-то уверен, что ни к чему хорошему эта дружба не приведет. После того как Румыния вслед за немцами объявила войну России и по всей стране объявили всеобщую мобилизацию, он, не долго думая, перегнал своих овец высоко в горы, где у него был небольшой пастушечьий домик, перевез туда семью и на несколько лет забыл и о немцах и о войне…

Василе лежал на краю скалы и терпеливо ждал, когда солнце начнет клониться к синеющим на западе вершинам — это был знак, что пора гнать овец к дому. Коротая время, пастушок смотрел то на горы, то на неспешно плывущие над ними облака и мечтал.

За свою короткую жизнь Василе видел только родные Карпаты и, хотя они были прекрасны, он хотел бы уплыть вместе с облаками туда, где на равнине раскинулись чудесные города и страны, где далеко на задернутом туманами востоке лежит загадочный Советский Союз, в котором, как говорил отец, нет богатых и бедных, и где вся власть принадлежит простым работягам, крестьянам да пастухам.