Петр Лебеденко - Холодный туман

— А по моему разумению, надо так делать: выучили молодых летать, вот пускай эти молодые и учат других, а ты, если опытный летчик, двигай на фронт. А то ж как оно получается? Подготовили кое-как зеленых птенчиков, отправили на войну, а их там и пощелкали за неделю-другую. Разве нет? Собственными глазами видал, как горят наши соколики. Смотришь и плачешь от жалости. Да и от злости тоже. Почему, думаешь, не тянут наши супротив немцев? Не нам ли на каждом углу в уши зудели: «Мы летаем выше всех, дальше всех и быстрее всех!» Зудели такое? Зудели! А на деле чего получилось?

И опять старшина-танкист попытался осадить безрукого:

— Распустил ты язык, Степка. Молотишь такое, что и на голову не напялишь. Гляди, как бы за такие слова на крючке не оказался. Подцепят — не сорвешься.

— А плевать у хотел на все крючки! Всех не подцепят.

— Так ты хоть людей не обижай, которые к нам по-человечески.

— Каких людей?

— Вот этих летчиков. Откуда тебе знать, может, они и сами хотели бы на фронт, да не все от них зависит. Правильно я говорю, товарищи командиры?

Уже когда капитан Шульга и Денисио возвращались домой, Петр Никитич сказал:

— А ведь этот безрукий солдат Степан испортил тебе настроение. Или нет?

— По-моему, вам тоже, Петр Никитич. Или нет? — усмехнулся Денисио. — Ведь врезал-то он в самое яблочко.

— То есть?

— Разве он далек от истины? Сколько молодых, еще не совсем оперившихся, ушло от нас на фронт? И не могли ли они заменить Денисовых, Трошиных, Мишуковых?

— В том числе и капитана Шулыу? — подсказал Петр Никитич.

— Если честно, то и капитана Шульгу. На фронте он был бы нужнее, но капитан Шульга сам за себя решить ничего не может. А вот что касается летчика Андрея Денисова… — Денисио остановился и преградил дорогу командиру эскадрильи. — Петр Никитич, дорогой, я очень прошу вас, очень. Неужели вы не понимаете, как все мне здесь насточертело! Разве вы сомневаетесь, что мое место давно там? Ведь не сомневаетесь, я знаю. Так почему же, Петр Никитич? Почему?

— Хочешь, чтобы ответил прямо?

— Конечно.

— Тогда слушай. Первое: все время надеюсь, что меня, наконец, пошлют на фронт. Не имеют права держать здесь столько времени. И тогда командиром станет опытнейший летчик Андрей Валерьевич Денисов. И второе: не хочу с тобой расставаться. Слишком привязался к тебе. Понимаешь? По-человечески — понимаешь? После Лии ты самый близкий мне человек. Наверное, не стоило мне об этом говорить тебе, но уж раз такой разговор состоялся…

Денисио сказал:

— Спасибо вам, Петр Никитич, но… Если я близкий вам человек, то вы ведь должны считаться с моими желаниями.

— А кто будет считаться с моими?

— У нас не все одинаково, Петр Никитич. Если по-честному, у меня больше прав, чем у других.

— Почему?

— Почему? Фашисты убили моего отца. Вы это знаете. Его убили немецкие летчики. Разве я не должен свести с ними счеты?

— Придет время — сведешь, — сказал командир эскадрильи. — Война не завтра кончится…

— Но не вчера она и началась, — ответил Денисио. — Уже год, как она полыхает, год, Петр Никитич. И каждый раз вы говорите мне одно и то же: «Придет время, придет время…» Когда же оно придет?

— Не наседай на меня, Андрей, — попросил капитан Шульга. — Не наседай. Думая о себе, думай и о других. Обо мне, например. Я такой же человек, как и ты. Иду иногда по городу, ловлю на себе взгляды таких, как эти вот двое, и тошно становится. Знаю ведь, что они обо мне говорят: «Тыловая крыса. Укрылся за броней… Мы там кровь проливали, а он тут, паразит, и в ус не дует…»

Такой разговор происходил между ними не первый раз, и капитан Шульга видел и чувствовал, как в Андрее все больше накапливается против него раздражение, которое Андрею не всегда удается скрывать. Нет-нет, да и прорвется оно то в слове, то в жесте, то в брошенном взгляде, и хотя Петр Никитич понимал, откуда оно идет, это раздражение, все равно оно обижало его, а Андрей этой обиды вроде бы не замечал, а если и замечал, то, казалось, не придавал этому никакого значения, что обижало Петра Никитича еще сильнее.

Бывало, капитан Шульга принимал решение: как только придет из штаба училища распоряжение об откомандировании очередного летчика на фронт, он обязательно даст Мезенцеву указание оформлять документы на Андрея Денисова. В конце концов он, капитан Шульга, обязан понимать чувства человека, у которого погиб отец и который не может не думать о том, чтобы не отомстить за него. Было бы наоборот неестественным, если бы он об этом не думал.