Петр Лебеденко - Холодный туман

В Уфе, в аэропорту, Строгова встретил начальник штаба полка и, как-то, уж очень угодливо, расшаркавшись, представился:

— Майор Гуляев Михаил Михайлович. — Не оборачиваясь, через плечо бросил стоявшему в двух шагах лейтенанту: — Захаров, позаботься о вещах полковника.

Константину Константиновичу не понравились ни это расшаркивание начальника штаба, ни то, как он обратился к лейтенанту, который по всей вероятности, исполнял обязанности адъютанта командира полка. В конце концов — офицер, какую бы должность ни занимал. Взглянув на Захарова, Строгов мягко сказал:

— О вещах беспокоиться не надо, они все при мне. — И указал на портфель: — Вот здесь.

Гуляев пожал плечами и проговорил:

— Комиссар полка полковник Андрей Ильич Ильинов просил извинить его за то, что не встретил вас вместе со мной. Вашему предшественнику, полковнику Филиппову, стало значительно хуже — и Андрей Ильич счел своим долгом пойти его проведать. Хотя, как мне кажется, он мог бы сделать это и завтра.

— Полковник Ильинов поступил правильно, — сказал Строгов.

В полку их уже ждали. Как только Константин Константинович вылез из «Эмки», к нему подошел ладно скроенный, спортивного вида, офицер и доложил:

— Командир первого батальона вверенного вам полка капитан Травин. — Пару секунд помолчал и, слегка смущаясь, добавил:

— Дмитрий Алексеевич.

Строгов протянул руку.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич.

— Здравствуйте, Константин Константинович.

Строгов улыбнулся:

— Ну вот, хотел как следует представиться, а вы уже… Потом подошли еще двое командиров батальонов, с которыми Строгов также поздоровался за руку. И после этого сказал:

— Коль вы уж приготовили личный состав для встречи командира полка, давайте такую встречу не откладывать. Незачем без нужды утомлять людей.

Он, не спеша, пошел вдоль выстроенных батальонов. Лица солдат и младших офицеров — в основном все молодые, бодрые, оживленные, словно эти солдаты и офицеры собирались участвовать в праздничном параде. «Интересно, — подумал Константин Константинович, идя вдоль строя и здороваясь с людьми, с которыми теперь ему предстояло делить все тяготы войны, — знают ли они, что через день их всех погрузят в вагоны и отправят на фронт? Сказали им об этом, или нет?»

Словно прочитав его мысли, начальник штаба сказал:

— Вчера всему личному составу полка было объявлено, что получен приказ об отправке на фронт. Известие это солдатами и офицерами было встречено с воодушевлением, сказался, конечно, тот факт, что политработниками сразу были проведены соответствующие беседы.

— Оперативность — великое дело, — заметил Константин Константинович:.

Майору Гуляеву показалось, будто в тоне, каким командир полка произнес эти слова, слышалась ирония. Однако он тут же отогнал от себя эту непрошеную мысль и подхватил:

— Да, конечно. Я лично присутствовал на нескольких встречах политработников с личным составом. Вне всякого сомнения, люди настроены по-боевому, превалируют патриотические чувства и воля к победе. Интересный, хотя и печальный факт, Константин Константинович: один из командиров роты, некий лейтенант Топольков, попросил слова и говорит: «Мы все время слышим одно и тоже: наша армия сильна, как никогда, наши самолеты и танки по всем параметрам превосходят самолеты и танки противника, артиллерия — тоже, и нам остается сделать еще одно усилие — и враг будет разгромлен. Но наша армия воюет уже не первый день, наши летчики, танкисты, пехотинцы делают одно усилие за другим, а разгромить противника пока не удается: Может быть, не стоит и нас настраивать так, что вот двинется наш полк на передовую и разгром противника обеспечен… Может быть, будет лучше, если каждый из нас поймет, что война предстоит затяжная, что противник очень силен и, чтобы победить его, нам придется многое испытать. И многое пережить…» Вот такой выискался, с позволения сказать стратег. Настоящий деморализатор, паникер. Я посоветовал командиру батальона, в котором находится такой хлюст, хорошенько посмотреть: нужен ли нам такой командир роты? Или будет правильным отказать ему в нашем доверии?

Сколько раз Константин Константинович давал себе твердое слово: никогда не делать поспешного вывода в оценке того или иного человека! Правда, в своих оценках он редко ошибался, и обычно первое его впечатление оказывалось правильным, но все равно он считал недопустимым испытывать симпатии или антипатии к человеку по своим первым о нем впечатлениям.