Симота Сэйдзи - Японский солдат

Таким образом, примерно через три месяца после высадки на остров Кубо был переведен в штаб дивизии и стал служить в отделе пропаганды. Такано однажды встретил его там, когда был в командировке. Это произошло как раз после боев за Торокина, когда положение с продовольствием в полку стало очень тяжелым. Кубо угостил Такано тушеной свининой, которую он достал у местных жителей. С тех пор вплоть до возвращения Кубо в часть Такано ничего о нем не слышал. Затем штаб дивизии, несмотря на возражения полковника Яманэ, бросил полк в бой, вернув всех, кто был прикомандирован к штабу, обратно в часть.

Когда они проиграли сражение на реке Преак и отступили в джунгли, Кубо пропал без вести. Такано записал в дневнике, что Кубо погиб, — он и в самом деле не сомневался в этом.

— И вы ничего не знали? — спросил Такано у Ёсимуры, когда они во время послеобеденного отдыха наконец остались одни в палатке.

Все давно лежали, а Ёсимура все еще сидел на постели, поглядывая по сторонам. У него пучило живот, наверно переел за обедом, и поэтому он не ложился. Он помолчал, не отвечая на вопрос Такано, потом нерешительно произнес:

— По правде говоря… я скрыл от вас, господин фельдфебель. Я знал. Он предлагал мне вместе с ним сдаться в плен. Я, конечно, отказался…

«Почему же ты молчал?» — чуть было не вырвалось у Такано, но он ничего не сказал, только поднял голову и взглянул на Ёсимуру. Он понимал, что у него нет больше права осуждать ни Кубо, ни Ёсимуру — ведь он сам такой же пленный, как и они.

— А Кубо не говорил тебе, почему решил сдаться в плен? — только и спросил Такано.

— Говорил, что не хочет подыхать с голоду на этом острове. Он и других уговаривал бежать, но никто не согласился. И тогда Кубо заявил, что пойдет один.

— Ага, значит, он смылся в то утро, когда был сильный ливень, — сказал Тадзаки. (Он и здесь назвался Ямадой.) — Помню, в тот день большой шум был, все спрашивали, куда девался тот тип, что валялся с трофической язвой. Значит, ты еще тогда все знал?

Ёсимура часто потом вспоминал, как Кубо вышел будто бы по нужде и бесследно исчез в джунглях. Перед тем как выйти из хижины, он взглянул на Ёсимуру, как бы предупреждая: «Ну, я пошел». Ёсимура удивился тогда, откуда в этом хилом, изможденном человеке такая сила духа.

Кубо не раз говорил: если переправиться через реку Преак, окажешься в тылу противника — там не так опасно, как на переднем крае. Ёсимура проводил Кубо взглядом, мысленно пожелав ему благополучно добраться до австралийцев, хотя у него не было никакой уверенности в том, что Кубо это удастся.

И теперь, встретив Кубо в лагере, он не переставал удивляться превратностям судьбы человека на войне. Ёсимура был очень далек от переживаний Такано и Тадзаки, которых все еще волновал тот факт, что Кубо добровольно сдался в плен. Его гораздо больше интересовало, почему здесь, в этом лагере, царит такое странное спокойствие, такая беспечность.

Ёсимура встал, вышел из палатки, словно желая избежать разговора о Кубо, и направился к уборной — Исида показал им, где она находится.

В обед Ёсимура наелся до отвала вареного риса с маслом — это был твердый и ломкий австралийский рис, — и вот теперь в животе крутило и бурлило.

Беспощадное жаркое солнце слепило глаза. Над широким пустырем за проволокой струился горячий воздух. Такой жары не бывало с тех пор, как они высадились на остров. А может быть, солнце казалось таким ослепительным оттого, что они долго не вылезали из джунглей…

Почти все пленные укрылись в палатках, но и там было жарко, поэтому многие лежали раздетыми — как вышли из-под душа, в одних трусах или фундоси. Ёсимура вспомнил, как в жандармской части сожгли их одежду, и подумал: «Интересно, где это они раздобыли фундоси?»

Одни, раздевшись, укладывались спать, другие сидели на кроватях, скрестив ноги, и играли в шахматы, болтали, помогали друг другу бриться или перед зеркалом расчесывали отросшие волосы.

Глядя на эту картину, Ёсимура подумал: «Да сознают ли эти люди, что они в плену?» Здесь не было слышно ни грохота пушек, ни треска винтовок, ни разрывов бомб. В тишине под жгучими лучами солнца никли даже деревья и травы. И Ёсимура почувствовал, что в этом напоенном летним зноем дремотном мире и его нервное напряжение ослабевает.

Уборная представляла собой длинное строение, сколоченное из досок. Войдя в него, он увидел штук шесть железных бочек, наполовину вкопанных в землю. Они располагались рядком, без всяких перегородок, и на одной из них восседал какой-то человек. Ёсимура собирался было выскочить наружу, но, вспомнив, что и у австралийских солдат в жандармской части была точно такая же уборная, остановился в растерянности. Видимо, у австралийцев такой же обычай, как и у китайцев, — справлять нужду, сидя рядом с другими. А если так, беги не беги, ничего не поделаешь. К тому же терпеть больше не было сил. Заметив нерешительность Ёсимуры, мужчина засмеялся. «С непривычки странно, а потом перестаешь обращать внимание». Он улыбался, поблескивая золотым зубом, — видимо, он был добродушный малый.