– И венчают?
– Венчают.
– Вот и родители мои – венчанные. Жизнь прожили – друг другу грубого слова не сказали. А я не венчался. И – что? А ничего хорошего.
И капитан Солодовников почувствовал вдруг, как отяжелела каска с калужницей в его руках. И, чувствуя, как в нем мгновенным вихрем закручивается смесь обиды и злости, поспешил сунуть цветы на заднее сиденье, с глаз долой. Он знал себя. Полетит сейчас в болото и эта каска, и калужница, и все его сватовство…
Не шла из головы Мальва. И, казалось бы, уже проклял ее, выжег из сердца порохом и огнем. Однажды встал с батальоном, взял винтовку убитого бойца и пошел в первой цепи. Никто не знал, что творилось в его душе. Даже капитан Подосинников. Даже этот интеллигент из бывших учителей ничего не понял. Он думал, что комбат граненый стакан засадил, вот и полез на бруствер с пьяной головы. Как же она могла? Как посмела? Уйти с немцами… Она что, полюбила другого? Немца? Или кого из полицаев? Так полюбила, что и его забыла и родину? Значит, все, что было до войны, – чепуха?
Письма он получал из дому регулярно. Писала и сестра, и отец. О Мальве больше – ни строчки. Ничего не спрашивал и он. Но сердце болело. Не мог он смириться с вероломством той, единственной, которую когда-то полюбил так, как любят только раз в жизни. Он и теперь, как ему казалось, любил, но уже не Мальву, не женщину, которую потом назвал именем цветка, а ту девочку со школьной скамьи, навсегда оставшуюся в прекрасном прошлом. И вот теперь рядом с той девочкой появлялась другая. Или это блажь? Или женщину захотелось, так что и за цветами в болото полез…
– Голованов, а у тебя, как у настоящего водителя, там, под сиденьем, фляжки нет?
– Воды?
– Нет, не воды.
– Другой нет.
– Хреново. – Капитан Солодовников задумчиво покачал головой. – Ты заведи. Пусть будет. Рану там кому промыть… Ну и прочее… А так, какой же ты водитель?
– Хорошо, заведу. Фляжку, между прочим, я уже заказал. Ребята за линию фронта пошли. Вернутся с трофеями. Немецкая лучше.
Когда водитель напомнил об ушедших на задание в Чернавичскую пущу, внутри у капитана Солодовникова все сжалось. И он сказал:
– Помалкивай об этом. Немецкая лучше… Помалкивай. Живыми бы вернулись. Отдал, дурак, самых лучших.
В штабе полка капитан Солодовников первым делом поинтересовался, нет ли каких сообщений о судьбе его рот. Ничего в штаб полка не поступало. Перед глазами поплыли лица ротных, Воронцова и Нелюбина, многих солдат, которых знал еще с боев под Зайцевой горой. Снова начал корить себя. А за что? Приказ пришел – направить. И он, комбат, уже ничего не мог изменить. Мог только послать Девятую вместо одной из ушедших рот. Но что бы это дало? Воронцов с Нелюбиным хотя бы друг друга держаться будут. В случае чего друг друга вытащат.
Находясь в штабе, капитан Солодовников обратил внимание на то оживление, которое там царило. Причины такого оживления он хорошо понимал: или грядет проверка из штаба дивизии или армии, или через неделю-другую начнется наступление. Вчера пришла сводка: Правобережная Украина очищена от немцев, сотни тысяч пленных, гигантские цифры трофеев. Румыны сдаются батальонами, полками. Пора и здесь надавить.
Восточнее, в лесу, гудели моторы грузовиков. Туда-сюда носились полковые интенданты. Склады перемещались ближе к «передку», и это, опять же, могло означать только одно. А он, комбат-3, без двух рот. И еще неизвестно, с кем он пойдет в бой, когда роты вернутся.
Командира полка на месте не оказалось, и Солодовников вздохнул с облегчением. Внутреннюю неприязнь к майору Лавренову он преодолеть не мог. Лишний раз смотреть в глаза человеку, которого тихо ненавидишь, и разговаривать с ним, делая вид, что ничего не происходит, не хотелось. С тех пор, как у него начались отношения со старшим лейтенантом медицинской службы Игнатьевой, Солодовников почувствовал, что комполка начал потихоньку давить на него. Новые пулеметы, поступившие в полк, были почти все отданы в первый и второй батальоны, так что третий батальон получил только три «горюнова» {6} и один ДШК [15]. Пополнение третий батальон получал исключительно в последнюю очередь, когда из маршевых рот выбирали уже весь гожий, как говорит Кондратий Герасимович, кадровый состав.
Когда они подъехали к госпиталю, размещенному в старом каменном двухэтажном доме в липовом парке, капитан Солодовников заметил, как на крыльцо выбежала и тут же, увидев знакомый джип, унырнула назад вместе с тазом медсестричка. Комбат невольно же покосился на водителя: тот улыбнулся, но, чтобы скрыть свою улыбку, поморщился, когда левые колеса подпрыгнули на рытвине.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу