Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

– Точно, в Подолешье. А тебе, батя, тоже туда?

– Туда.

– Но штаб полка не в Подолешье. В Подолешье батальон стоит. Вот, товарищ старший лейтенант туда едет. – И водитель, не особенно умело свертывая самокрутку, кивнул на кабину.

Значит, все-таки старший лейтенант. Что ж, и это лучше, чем капитан. Чем меньше звезд, тем ниже гонор. Правда, не всегда.

– А мне в штаб батальона и надо.

– Садись. Только в кабине, извиняй, места нет.

– Ничего, посижу и в кузове. Не барин. – И Радовский снова усмехнулся, наблюдая и за водителем, и за старшим лейтенантом.

– От Подолешья до передовой всего пару километров. А штаб полка в тылу. Там. – И водитель махнул рукой назад, за поворот, откуда только что вырулил на своей потрепанной полуторке.

– Мне и батальон ни к чему. Я в свою роту иду. Вот приду, доложусь взводному. А может, ротному. Кого первого встречу. А там начальство пусть само разбирается. Пусть решает, в какой окоп определить. В роте-то, на передовой, выбор у солдата невелик. Мне что? Лишь бы на довольствие поставили. А винтовка найдется.

– Ну да, не сорок первый год.

– А ты что, воюешь с сорок первого?

– Да нет, это я так. К слову. Старики твоего возраста о сорок первом всякое рассказывают.

– И что они рассказывают?

– А что… В атаку ходили – одна винтовка на отделение.

– Ты поменьше слушай такие разговоры. За них, знаешь…

Водитель сразу сник, несколько раз оглянулся на спящего старшего лейтенанта. Сказал, уже тусклым голосом:

– Ладно, садись, поехали. Довезу.

Радовский залез в кузов. Кузов был завален ящиками и узлами. От узлов пахло хлоркой. Белье. В ящиках, похоже, продукты. Ящики необычные, с надписями по-английски. Хотя прибыли они сюда, в могилеские леса, не с берегов туманного Альбиона, а с совершенно иных берегов. И подтверждение тому вот оно, на нижней дощечке, белым по зеленому: ARMY USA. Что ж, русские едят американскую тушенку уже не первый год. Но американских солдат здесь по-прежнему нет. Хотя с той стороны, в германской армии, есть и итальянцы, и венгры, и румыны, и испанцы, и чехи, и словаки, и бельгийцы, и поляки, и даже нейтральные швейцарцы и шведы. Сталин, похоже, не нуждается в американских солдатах. У него и своего пушечного мяса хватает. Судя по всему, этот водитель только-только прибыл на фронт. А сколько миллионов таких, от восемнадцати до тридцати, смогут мобилизовать во внутренних областях и поставить под ружье военкоматы большевиков? Один? Два? Три миллиона? Четыре? И он тут же ответил себе: и один, и два, и три. Карты немцев биты. Гитлер выдохся. Передоверился своим товарищам по партии. Не поверил ни в Смоленский Комитет, ни в русский корпус, ни в идею обер-бургомистра Каминского, ни в идею генерала Власова. Русские солдаты умирают в концлагерях. Целые армии. Германия, и даже Европа, которую Гитлер эксплуатирует как незаконно присвоенный завод, тоже выдохлась. Урал и Сибирь выпускают больше танков, самолетов и орудий больше, чем вся Европа. Присвоенный завод уже не может угнаться за большевиками и обеспечить оружием проведение наступательных операций. А значит, наступать в этой войне будет тот, кто может и произвести достаточное количество танков и самолетов, и посадить в эти машины новобранцев.

Все, о чем Радовский мечтал все эти годы, летело к черту. Но ни страха, ни даже знакомого чувства опустошения, этого неизменного и неизбежного спутника любого краха, он не испытывал. Потому что думал о том, что среди этих миллионов русских призывников разных возрастов мог теперь быть и он, Георгий Алексеевич Радовский. И сейчас повернуть свою судьбу, как норовистого коня поворачивают рывком уздечки, самое бы время. Все для этого рывка есть, все готово. Лежит в кармане, в нагрудном кармане гимнастерки с чужого плеча. С чужого плеча… Сейчас на каждом все, кроме креста, – с чужого плеча. Надо только решительней и как можно безжалостней рвануть уздечку…

А что потом? Вот какую канаву перескочить непросто.

– Приехали! – закричал водитель в приоткрытую дверцу кабины.

Радовский огляделся. Они только что миновали поле и узкий березовый перелесок. Впереди деревня. Видимо, то самое Подолешье. Тесный ряд печных труб в снегу. Даже не верится, что дома могли стоять так плотно. За низинкой, видимо, замерзшим и покрытыми снегом ручьем, улица уцелевших домов.

Радовский спрыгнул, махнул водителю в знак благодарности. Он понял, что тот нарочно притормозил, что, возможно, имел указание не брать пассажиров, и теперь опасался быть наказанным за нарушение инструкции. Полуторка загремела бортами дальше по дороге. Но колеи здесь, на въезде, были настолько разбиты, что машина вскоре поехала медленнее, и он догнал ее.