Сергей Колбасьев - Салажонок

Входной бакен был таким же красным конусом, как в Мариуполе, и под берегом так же торчали трубы и мачты. На минуту у Васьки мелькнула мысль: «Точно домой входим», но сразу же нахлынул холод и во рту стало сухо. Суда в гавани свободно могли оказаться белыми канлодками. Войдешь, а они тебя из шестидюймовых.

Чтобы успокоиться, Васька прижался к рубке, но сразу отпрянул назад: она дрожала.

Хуже всего была совершенная тишина. Порт выглядел ловушкой. За благополучной внешностью должна была скрываться опасность. Только бы увидеть, только бы понять!.. Но бинокль бился, как сердце, и разобрать в него ничего не удавалось.

— Верно, что спят, — вдруг сказал Ситников. — Давно обстреляли бы, если б узнали.

— Чего ж не поспать, покушавши, — согласился Совчук.

— Для пользы оно обязательно, — подтвердил Савша.

Теперь отчетливо была видна деревянная стенка и у нее большой серый корабль.

— Серый, — вздохнул Васька. — Военный.

— Чепуха, — ответил Безенцов. — Транспорт «Буг». Я его знаю. Ничего страшного в нем нет. Пара сорокасеми для салютов… Кстати, ребятки, из-под их батарей мы вышли.

Это было правильно. Никто не ставит пушек с расчетом крыть по собственному порту, а порт приближался с неожиданной быстротой. Все суда в нем, кроме «Буга», были коммерческими. Черные, с задранными во все стороны грузовыми стрелами, иные порожняком, высоко вылезшие из воды, иные глубоко осевшие груженые. На корме ближайшего полоскался большой итальянский флаг. Над полубаком соседнего размахивало белыми конечностями вывешенное для просушки белье.

Васька вспомнил первое мая. Тогда все было наоборот. Входил белый «Никола Пашич», а встречали его ничего не подозревавшие красные. Чисто было сделано, но теперь делалось еще чище — без всякого шума и мошенства. Чужого флага истребители не поднимали. Свой собственный — красный — спокойно развевался по самой середине неприятельской гавани.

— На шлюпке! — донесся с «Зоркого» голос Дудакова.

Васька вздрогнул. Прямо перед ним на волне «Зоркого» качалась маленькая рыбачья шлюпка. Греб совсем маленький мальчишка, а на корме сидел самый настоящий золотопогонный офицер.

— Чего? — отозвался мальчишка.

— Что нужно? — добавил офицер.

— Пожалуйте к борту.

Офицер поднял брови. Он не любил, чтобы ему приказывали.

— Мне некогда. Я следую по делам службы, — и, наклонившись вперед, внушительно распорядился: — Греби.

— Плюньте на ваши грязные делишки, — посоветовал Дудаков. — Парень, греби сюда!

— То есть как так?! — От ярости офицер даже вскочил, но шлюпка под ним резко качнулась, и он снова сел. — Знаете вы, с кем говорите? Я адъютант начальника гарнизона!

— Будем знакомы. Я начальник дивизиона истребителей.

Начальник дивизиона — персона немалая. Офицер решил стать любезнее:

— Очень приятно. К сожалению, сейчас я занят. — Этим он хотел ограничиться, но его адъютантская гордость взяла верх. — Занят службой и ваших приказаний выполнить не могу. Кстати, я вам не подчинен.

— Ну и глупый! — удивился Дудаков. — Взгляните хорошенько, милый человек! — и рукой показал на флаг.

Адъютант не поверил своим глазам. Красный флаг здесь, в Геническе, был совершенно неправдоподобен, «Неуместная шутка», — подумал он. Собрался рассердиться и вдруг увидел, что команды истребителей были без погон. Отшатнувшись, инстинктивно поднял обе руки вверх.

— Позвольте, позвольте ж, — но больше ничего придумать не смог.

Шлюпка подошла к «Зоркому», и он сам не заметил, как оказался на палубе. Его встретил огромный светлобородый начальник.

— Добро пожаловать, — и представил темнолицего в кожаной куртке: — Наш комиссар. Знакомьтесь.

Комиссар просто поздоровался и так же просто спросил:

— Сколько войск в вашем районе?

От всех неожиданностей адъютант перестал соображать, ответил быстро и точно и, ответив, приложил руку к козырьку.

Дудаков, широко улыбаясь, записывал, Дымов, обстоятельно, как всегда, и спокойно, как у себя дома, задавал вопросы. В неприятельском порту, в непосредственной опасности внезапного обстрела такое поведение было по меньшей мере странным. Скаржинский наконец не выдержал:

— Чего толкуют? Взять его домой, там расскажет.

Совчук, все время, не снимавший руки со спуска своей сорокасемимиллиметровой, кивнул головой:

— Опять же берег пора пошевелить.

— Нельзя, — ответил Безенцов, — С собой его не возьмут. Оставят, чтобы про нас раззвонил. — Вынул из кармана серебряный портсигар, постучал о него папиросой и добавил: — Не волнуйтесь, ребятки. Здесь тихо. Им нечем стрелять. — Зажег спичку и хотел закурить, но с «Буга» внезапно ударила пушка. Снаряд, проревев над головами, разорвался в борту итальянского парохода.