Ольга Перовская - Джан — глаза героя

Все-таки Семен Гаврилович остался не в одиночестве.

Вернулась она, как обычно, совсем уже затемно.

Вся квартира, — даже нежилые комнаты, — была чисто прибрана, на лавке стояли ведра, полные воды. Самовар еще сохранил тепло, и чугунок с картошкой был, как младенец, укутан в одеяльце.

Семен Гаврилович, приодетый, умытый, ухоженный, сидел в кресле у теплого очага и подремывал.

Он обернулся на шаги жены:

— Нина? Ты! Ну, гляди, как ребята все сделали! Целый день вокруг меня — славно так копошились, жужжали…

— Чистота везде! Порядок, тепло! И воды мне натащили… Приготовили все… Ну, какие же молодцы! Вот помощники! Из таких будет толк. А картошкой-то ты их угостил на прощанье?!

— Угощал! Не хотели сперва, отказывались. «Мы, — говорят, — не из-за того. У нас, — говорят, — в детском доме питание хорошее. Вам самим картошка нужна, она теперь дорогая!» Насилу я их уломал. Отказался без них есть — и баста! Поели картошки с солью, напились мы все вместе чайку. А газету как мне Алеша читал!.. Что за прелесть мальчишка!.. Они завтра опять обещали прийти.

Словно кто-то взял и столкнул время с мертвой, заржавленной точки. С утра ребята вниманием и заботой окружали летчика. К вечеру возвращалась жена. Они вдвоем вели долгие, облегчающие задушевные разговоры.

О чем были эти разговоры? Ну, как пересказать, о чем говорят между собою самые близкие люди?! Обо всем, и как будто ни о чем… Вот кончится война… Дочка вернется уже взрослой… Доктором… Может быть, Семену Гавриловичу удастся овладеть каким-нибудь новым ремеслом?!.. Лишь бы поскорее окончилась эта проклятая война!.. Главное, что они все опять будут вместе, это самое главное… Вот и председатель поссовета Барков недавно рассказывал…

Председатель регулярно справлялся о здоровье и самочувствии товарища. Вечно торопясь по делам, он (как выражался этот старый кавалерист), «на всем скаку», заворачивал к Сердюковым и успевал, крепко тряся руки, рассказать очередную ободряющую историю.

Однажды ребята, дежуря возле Семена Гавриловича, получили от почтальона тяжелый пакет.

Алеша вскрыл большой серый конверт, бережно выложил на стол какие-то листы и начал читать вслух письмо, лежавшее сверху остальных бумаг.

Общество слепых, как и поселковый Совет, получило сведения о Семене Гавриловиче. Оно спрашивало, наладилась ли и как именно наладилась его личная и трудовая жизнь?? Не хочет ли он поучиться чему-нибудь? Перечислялось множество новых профессий, которыми легко овладевают не только недавно потерявшие зрение, но даже слепорожденные.

В обществе, — писали ему, — имеются опытные преподаватели и руководители. Если ему самому трудно добираться в Москву, то можно будет устроить так, что учителя будут приезжать к нему на дом.

Очень было бы хорошо, если бы он взялся вести занятия по политической грамоте среди слепых района, он ведь был командиром…

Называлось много возможностей учиться и учить других.

Предлагалось овладеть специальной грамотой для слепых и посылалась подробная инструкция, руководство и образчики книг и нот, напечатанных по системе Брайля.

— Они совсем белые эти книги. Только странички наколоты будто булавочной головкой. С одной стороны они вдавленные, дырочками, а с другой — выпуклые, шишечками, — объясняли ребята, теснясь вокруг Семена Гавриловича и вместе с ним с любопытством ощупывая содержимое увесистого пакета.

— Вот, Семен Гаврилович, сколько дел на вас сразу навалили, — с гордостью отметили ребята. — А вы еще боялись, что о вас позабудут.

Движение электрических поездов еще не наладилось. Паровозы ходили редко.

Но все-таки они собрались поехать в Москву… Нина Александровна целый месяц работала без выходных и накопила три свободных дня.

В эту поездку Семен Гаврилович снова испытал горечь полной беспомощности. Он то и дело спотыкался, налетал на неожиданные препятствия или растерянно замирал где-нибудь посередине улицы (в самом неподходящем для стояния месте), и никакие упрашивания жены не могли сдвинуть его с места.

Нина Александровна то и дело забывала о беспомощности мужа. Два раза, заговорившись с ним, она не предупредила его о препятствии. Он споткнулся и упал Это отняло у него последнюю уверенность в движениях.

В отчаянии стояли они на пустынном бульваре, недалеко от Марьиной рощи.

— Семен, нам теперь сюда! Ощупай-ка тростью, гут высокий тротуар! — бодро говорила Нина Александровна и украдкой вытирала глаза. — Ты теперь уж доверься мне, голубчик! Шагай, шагай смело. Теперь-то я уже соломинки не прогляжу на твоей дороге.