Петр Лебеденко - Шхуна «Мальва»

Потом Юре послышались слова: «День добрый, ребятки!».

Юра улыбнулся. Улыбнулся этим знакомым словам. И этому голосу. Так мог говорить только его отец. Соберутся, бывало, во дворе Юрины друзья, шумят, кричат, а Христо Юрьевич незаметно войдет в калитку, станет где-нибудь в укромном местечке, чтобы его не видели, и долго смотрит на сына и его товарищей. А потом скажет: «День добрый, ребятки!» И Юра стремглав мчится к отцу, будто не видались они целый год...

Вот и сейчас Юре показалось, что он слышит голос отца: «День добрый, ребятки!»

Улыбнувшись, он хотел перевернуться на другой бок, но тут Саша громко закричал:

— Христо Юрьевич!

Юра вскочил, еще ничего не соображая. Рядом с Сашей, держась за поручень трапа, стоял отец.

Юра бросился к отцу, обхватил его за шею, прижался щекой к его лицу и застыл. Сколько раз он мечтал об этой встрече. Ему казалось, что в первую же минуту он начнет говорить обо всем, что наболело: о том, как он тосковал по нем, как хотел его видеть, как боялся за него, как всегда мучала мысль: «Не случилось ли чего?» А теперь он стоит и от волнения не может произнести ни слова. И отец молчит. Дышит как-то прерывисто, и голова его вздрагивает от сдерживаемых слез.

Наконец Юра оторвался от отца, сказал:

— Папа! Как я рад, папа!

— Сынок! — чуть слышно проговорил Христо Юрьевич. — Дай я посмотрю на тебя, сынок... Все такой же, ничуть не изменился... А мне казалось, что я и не узнаю тебя...

— И ты не изменился, папа. Только еще больше поседел. Давай сядем, папа. Или пойдем к нам в кубрик... Ты не скоро уйдешь?

Юра с тревогой посмотрел на отца и еще раз спросил:

— Ты не скоро уйдешь? Хоть немного побудешь со мной?

Христо Юрьевич обнял сына, сказал:

— Я постараюсь совсем остаться с тобой, сынок.

На шхуну привезли два десятка морских мин. Тяжелые, неуклюжие, с выставленными в стороны рогами, они были похожи на головы буйволов. Два минера, пожилых уже партизана, набросили на них чехол и разместились около мин, у борта.

Были они оба бородатые, молчаливые, ни с кем не разговаривали, точно всю жизнь провели в обществе своих мин. Нина принесла им жареной рыбы. Один из минеров взял рыбу и сказал:

— За угощение спасибо, дочка, и на этом просим отседова удалиться.

Порывистый ветер залетал в грот, брызги разбивающихся снаружи волн падали на палубу, шхуна шканцами терлась о стену грота.

Сверху наблюдатель крикнул:

— Ветер ост-зюйд-ост шесть баллов!

Краев, прибывший на шхуну, сказал:

— Хороший ветер...

Глыба спросил:

— Куда пойдем?

— Пойдем в кубрик, Иван, — ответил Краев. — Зови всю команду. Христо Юрьевича тоже.

На палубе остались только минеры и два пулеметчика. Остальные спустились в кубрик. Краев сел на койку, помолчал, потом начал:

— Христо Юрьевич принес нам важные сведения. Сегодня ночью два немецких самоходных транспорта должны поблизости от бухты высадить десант. Крупный десант. В бухту они, конечно, не войдут, у них низкая осадка. Можно не сомневаться, что впереди транспортов пойдут катера. Ваша задача, товарищи, поставить мины на пути транспортов. Когда вы пойдете навстречу немцам, километрах в двадцати от города вы увидите сигналы: если впереди транспортов будет следовать минный тральщик — один костер, если нет — два. Мы сейчас с вами разработаем предварительный план, однако в море главным образом придется действовать по обстановке...

После того как таинственно исчезли капитан Моренц и партизан Глыба, Штиммер ждал, что ему вот-вот с минуты на минуту позвонят, вызовут к новому начальнику гестапо, и тот скажет: «Сомневаетесь ли вы, лейтенант, что все это опять связано с партизанской шхуной? И какие вы сделали выводы?»

А какие выводы мог сделать лейтенант Штиммер? Если бы Глыба был у него в руках, а не в руках этого кретина Моренца, он сумел бы, наверно, кое-что узнать. На кой черт, думал Штиммер, надо было держать рыбака в камере? Сказать бы ему: «Ты — калека, и убирайся отсюда вон!» И, конечно же, рано или поздно рыбак отправился бы на свою шхуну. И можно было бы проследить его путь. А тогда...

Однако Штиммеру никто не звонил, никто его не вызывал. Казалось, о нем забыли. Может быть, гестаповцам было не до него: русские готовили прорыв на фронте, и немецкое командование резонно считало: оставлять у себя в тылу большой отряд партизан — это все равно, что сидеть с сигаретой в зубах на бочке с порохом. Отряд надо было разгромить. И как можно скорее.

Наконец, Штиммера вызвали. Новый начальник гестапо Раух с улыбкой взглянул на лейтенанта и сказал: