Виктор Смирнов - Лето волков

– А тебя чого, развязали? Хай и меня развяжут.

– А ты чем заслужил?

– От так в жизни, – хмыкает Сенька. – Одному колоски, другому соломка.

Ехали молча. Кто дремал, прижав к себе оружие, кто напевал себе под нос. Темнело.

Гроб на ухабах валился на арестованного. Тот наконец взмолился:

– Слухайте, хлопцы! Товариши! Он же меня убьет.

– Терпи пока, товарищ, – ответил сидевший рядом с ездовым Данилко.

– А говорили, шо у вас не пытают.

– Наврали!

Абросимов подъехал к «Штабу Гупана». Лампа на столбе освещала автоматчика. С танцплощадки доносилась музыка. Танго!

– Лейтенант, сказали, здесь… который из Глухаров! – крикнул, спрыгнув с сиденья брички, Николка.

– Уехали.

– Как уехали? – Абросимов от огорчения ударил кнутовищем по колесу.

Лектор на заднем сиденье, вытянул из кармана, за цепочку, часы, поднес циферблат к носу.

– Опаздываем!.. Нам еще охватить тружениц пенькозавода!

Останки Штебленка снимали уже в сумерках. Ястребки прятали носы в тряпичные намордники.

– Черт… Резиновый какой-то канат… затянулся.

Полтавец, стоя на телеге, попробовал сначала развязать, потом порвать жгут. Но его борцовской силы не хватило, достал нож. Полетели вниз обрезки. То, что было Штебленком, положили в гроб, накрыли крышкой.

– Полтавец, – сказал Гупан, – не стучи сильно. Наживи парой гвоздей.

Полтавец тихонько вколотил гвозди. Гроб опять поставили рядом с Сенькой. Издали – как странный угловатый ездок-попутчик.

– Придерживай плечом, а то на тебя свалится…

– Мне морду заверните, – попросил Сенька. – Я ж подохну с ним рядом.

– Подохнешь, так, считай, от своих, – Данилко был неумолим.

Иван достал из сидора чистую холщовую портянку, набросил на лицо Сеньки, завязал.

– Спасибочки! – глухо донеслось из-под холста.

– Лучше б я своей портянкой, – сказал Данилка. – Вот завопил бы, гад!

Лейтенант пошарил у колес брички. Подобрал змееобразные, поблескивающие обрезки странного жгута, на котором был повешен ястребок.

– Правильно, – сказал Гупан. – Сбереги.

Бричка стала разворачиваться, лошадь нервничала, не в силах выбраться, дергалась вперед-назад, ломая подрост и обдирая стволы. Полтавец успокоил ее, держа под уздцы и похлопывая по скуле.

– Веди за собой, – посоветовал Гупан. – А то дрогу вывернем.

– И чего они пригоняли телегу в такую чащобу? – спросил Иван.

– А вот это интересно бы узнать.

Дальше ехали уже в темноте. С трудом выдрались на проезжую дорогу. Гроб валился на Сеньку, припечатывая то к боковинам брички, то к спинке. Арестованный с трудом восстанавливал положение.

– Застрелили бы сразу, – пробухтел из-под повязки.

– Лучше под гробом, чем в гробу, – откликнулся Данилко.

В ночном лесу были слышны лишь звуки движущегося обоза. Оружие у бойцов Гупана было наготове. Ночь накатывалась черной массой. Вдали блеснул огонек.

Село замерло, прислушиваясь. На улице ржание, стук копыт, скрип телег.

– Стой, кто идет? – испуганно выкрикнул Попеленко. – Господи, товарищ Гупан, напугали! Разрешите доложить!

– Отставить!

– Слушаюсь! – Попеленко различил в бричке темный угловатый силуэт. – Ой, а это хто?

Ему не ответили. Попеленко, отвернувшись, мелко перекрестился.

Иван отодвинул запорную доску у ворот. Серафима выбежала на голос, в руке держала «летучую мышь».

– Господи, Ваня! Услышала меня Милостивая, услышала…

Свет упал на Гупана. На майоре были автоматные и гранатные подсумки, ППШ, пистолет в кобуре, фонарик на груди. Он казался квадратным.

– Ты, Микифорыч? Ще не убили?

Во дворе хлопцы распрягали лошадей, мелькали лучи фонариков, кто-то бежал с ведрами к колодцу. Связанного, избитого гробом и занемевшего Сеньку подняли из брички, перетащили в телегу: он плохо держался на ногах.

Гроб положили на землю. Борец и Полтавец, в повязках, обушками топоров навернули жесть на крышку гроба. И начали свое «тюк-тюк».

– А шо за гроб? – шепотом спросила Серафима.

– Не бойся, Фадеевна, – ответил ей Гупан. – До утра не побеспокоит.

За заборами, у своих домов, белели озабоченные, испуганные лица глухарчан: Малясов, Тарасовны, Кривендихи…

Глумский появился незаметно. Протянул руку Гупану, огляделся. Послушал «тюк-тюк». В слабом свете «летучей мыши» мелькали обушки.

– Микифорыч, кого привез?

– Штебленка.

– Застрелили?

– Повесили.

– Ах ты боже! Даже обжиться не успел!