Анна Немзер - Плен

Сначала я думала написать цикл «Старики» — компилируя воспоминания моих бабушек, дедушек и их друзей. Но потом стало ясно, что так не получится. Сюжет разросся и ушел от реальных событий. Характеры сменились, герои появились новые; практически ни одной истории из воспоминаний не осталось — уж точно ни одной не осталось в неизмененном виде. Картинка рушилась, оставалась только атмосфера. Старики оказались ни при чем — ни как название, ни как конкретные, очень родные мне люди. Тем не менее только благодаря им — моим бабушкам, дедушкам и их друзьям — появился этот текст. Это моя первая публикация прозы.

Во вторник расстреливали узбека-дезертира, и солдаты отказались стрелять. Вернее — как отказались, никто не отказывался, но каждый надеялся, что выстрелят остальные, а он — нет, и его симуляцию не заметят. И так все восемнадцать человек. Команда — и тишина. Комдив сделал вид, что ничего не случилось! Снова команда! — и опять тишина. (Такое бывает иногда на самом деле. Странно, но ничего сверхстранного.) Они все стояли шагах в двадцати и смотрели. А этот узбек несчастный — он сначала лицом зарылся в какую-то березу, прости Господи, березу, другого дерева не нашел. А когда на второй раз никто не выстрелил, рванулся и побежал. А тут уже у солдата в башке какой-то винт поворачивается — и он вроде уже не расстреливает в упор, а останавливает беглеца, изменника. Любой ценой! Поймать и обезвредить! Поэтому, когда узбек побежал, выстрелы загремели сами, без команды. И комдив опять сделал вид, что ничего не случилось. Ну и они все тоже.

Это было во вторник, а в среду Гелику пришла телеграмма, разбудила на рассвете: «Приезжай срочно, отец очень болен. Александра».

И гора с плеч. Какие молодцы, как хорошо!

Сразу побежал в штаб, не умывшись, не причесавшись, ничего. Ремень вдевал на бегу, в голове уже вертелись сладкие формулировки рапорта: «по причине… прошу предоставить…» — и вот только не знал, приписывать ли в конце, что не был уже два года, с самого начала. И решил пока не писать, не давить на жалость, а просто в самом деловом тоне изложить ситуацию.

Написал. Отдал.

«Пригладьте волосы! Хорош! Лейтенант, блять… Гаер!»

Вытянулся в струнку: «Так точно!»

«Идите на хер!»

Этот был из интеллигентов, матерился с усилием и на «вы».

Обратно тоже как на крыльях несся. Утро такое мутное, муторное, шесть часов только, досыпать уже не ляжешь, а с недосыпу озноб, а к тому же десна ноет, потому что мучительно пятый день режется зуб мудрости, и вроде все такое вязкое и мутное, как зубная боль, но сквозь молоко прорезается какое-то мерзкое солнышко, но от него только хуже — слепит. Но! Телеграмма греет.

Все предыдущие полгода с Алькой шла более-менее регулярная, но мучительная переписка. Она не понимала ни-че-го! И отец не понимал. А Гелик тихо бесился. Наконец — вдруг — что-то стало до них доходить, но тоже — тот еще анекдот получался. Не мог назвать им точное место своего пребывания, и вот просто в порядке эксперимента, просто чтобы их потренировать, написал: «А я сейчас… помнишь, те книги, что я оставил тебе перед отъездом на своем столе? Суди по имени автора». Оставил сборничек стихов Белого и «Маленькую хозяйку большого дома». Так они, оказывается, не знали о существовании городка Белый и на полном серьезе — святые люди! — решили, что он направлен с секретной миссией в Лондон.

Потом — опять вдруг — Аля написала: «Эти дни принесли мне неприятности. Сейчас стою перед разрешением большой задачи. Подробно написать не могу, но постарайся понять: предлагают работать с Надей, Катей, Верой и Дорой…»

Аж подпрыгнул — надо же, какая умница! И только мгновенье спустя опешил — ой, бедняга! Что же она будет делать? Но через пару писем промелькнула фраза «Вера и Дора пока не беспокоят». Отлегло.

А сам каждый раз писал: что там папа, не болен ли, волнуюсь, к вам, к вам, к вам.

И вот поняли, молодцы. Вроде бы еще три дня назад пришло бодрое, возмутительно бодрое письмо от отца, с посылочкой и припиской: «Солнышко мое, ясноликий Гелиос! Хотел отправить тебе шоколаду, но Варвара Ерофеевна сказала, что вы хорошо снабжаетесь, поэтому вместо того вышлю тархун» — ржали всем табуном до колик — «хорошо снабжаетесь!» — и сам тоже ржал, но уже раздражался: ну что они там вообще — соображают? «Чувствую себя пристойно, лишь бы ты, мое солнышко, был здоров».