Михаил Лыньков - Незабываемые дни

— Но простите, жандармерия…

— Что жандармерия? Тут миллион головорезов, а жандармов у нас всего несколько тысяч. Передайте начальникам полицейских войск, что я добьюсь распоряжения об отправке на фронт всех лодырей. Я заменю их инвалидами, бывшими фронтовиками. Те хоть знают, за что они хлеб едят. Я недоволен вами, господин генерал. В самый напряженный момент, когда дорог каждый танк, каждый лишний солдат, вы подносите новые подарки. Шутка, что ли, — взорвали электростанцию, остановили завод. И он мне, извините за выражение, предлагает нечто вроде выставки бандитов. Любуйтесь ими сами теперь, если у вас раньше не было времени заинтересоваться их особами. Повесить обоих на воротах электростанции!

— Есть повесить, господин гаулейтер!

— Что там у вас еще?

— Простите, но не совсем приятные вещи. Западная железная дорога стоит уже несколько часов.

— Та-а-ак… веселый сюрприз, неправда ли? Почему вы остановили движение?

— Диверсия, господин гаулейтер. Два паровоза были пущены злоумышленниками навстречу воинскому эшелону. Крушение. Сотни жертв.

— Что значит — сотни? Точность и точность прежде всего!

— Триста двадцать пять убитых, среди них генерал. Четыреста три человека раненых.

— Виновники?

— Скрылись, господин гаулейтер… Оставили только записку в депо.

— Вы скоро, господин генерал, завяжете с ними любовную переписку. Ну, показывайте, что они там написали. Любопытно, любопытно!.. «До скорой встречи. Дядя Костя».

Тут гаулейтер внезапно поперхнулся и сразу же изменил свой иронически-пренебрежительный тон:

— Послушайте, вы, по-человечески прошу вас: прекратите, в конце концов, этот спектакль, он уже чересчур затянулся. Дядя Костя, дядя Костя… Это же не бесплотный дух, не сказочное видение. Под этим именем живет и нахально действует обыкновенный человек из обыкновенной плоти и крови, которая, насколько вам известно, не любит пули… Мне бы очень хотелось узнать, как пахнет его кровь! Не жалеть средств, поставить на ноги всю агентуру! Обещать высокую награду тому кто поймает или поможет поймать этого, этого… дядю… Дядю говорю я вам…

И господин гаулейтер так стукнул кулаком по столу что перепуганный адъютант высунул на мгновение нос из соседней приемной.

— Действовать беспощадно. Я прикажу гестапо и СД перетрясти каждый дом на подвластной мне территории, из-под земли достать этого Костю. И если вы, господин генерал, не обеспечите этого задания, вы имеете все шансы попасть в племянники к этому… гм… дяде… Можете итти, ваши мелкие дела меня не интересуют!

Господин гаулейтер впервые вел такой серьезный разговор с Герфом, который числился его старым приятелем. Дружба — дружбой, а с телеграммами фюрера не шутят. Фюрер приказал принять самые суровые меры и не щадить даже высокопоставленных чиновников в тех случаях, когда они не справляются с ответственными заданиями империи.

Однако трудно справляться с этими заданиями. В памяти Кубе пронеслись сотни расстрелов, сотни разных приказов, тысячи плакатов, листовок, газет, со страниц которых оповещали или обещали все те же расстрелы и виселицы. А покоя как не было, так нет и сейчас.

Кубе телеграфно просил самого фюрера выделить кадровые дивизии, чтобы прочесать весь край и раз навсегда ликвидировать опасность, нависшую над коммуникациями и не дающую никакой возможности спокойно заниматься тыловыми делами: хлебопоставками, реквизициями, поисками нужного сырья, вербовкой рабочих рук.

От фюрера пришла возмущенная телеграмма.

Однако уже на следующий день было получено извещение, что по распоряжению главной квартиры в Белоруссию направляются дополнительные полицейские части и среди них целая эсэсовская дивизия. Но и этих сил не хватало. С этими силами можно было обеспечить сравнительный порядок в Минске да в двух-трех других крупнейших городах. А вокруг все пылало, бурлило, не поддавалось никакому успокоению.

Кубе ложился спать с отяжелевшей головой. Не шли в голову и ежедневные литературные упражнения. Пьеса не подвигалась ни на шаг. Все не находилось эффектных ситуаций, а слова были похожи на серые, стертые булыжники, которыми вымощена одна из улиц гетто. Кубе не лишен был суеверия. Утром, уезжая в гетто, он забыл взять свой пистолет. Он хотел уже вернуться домой, но услужливый адъютант вскоре доставил револьвер. Кубе поехал. Эта поездка испортила ему настроение на весь день. В одном из отгороженных углов гетто, куда загнан был целый эшелон гамбургских евреев, к нему бросился старик. Он бежал взволнованный, возбужденно размахивал порыжелым котелком. За стариком нерешительно двигалась толпа людей — молодые, дети, пожилые.