Илья Бояшов - Танкист, или «Белый тигр»

Тем временем, проскочив топи и узкие просеки, соскучившаяся по настоящему делу танковая саранча развернула свой веер на польской равнине, пробивая плотину немецких траншей и отсечных позиций. Пространство дрожало от лязга. «Тридцатьчетверки» и ИСы охватил настоящий азарт. Теперь уже истошно вопили Pz Т-III и Pz Т-IV, хваленые «Пантеры» отползали в норы для того, чтобы там и подохнуть, и огорченно рыкали «Тигры», прежде чем словить в корпуса и башни стодвадцатидвухмиллиметровые фугасы. Пробитые кошки угрюмо ожидали пленения, а, затем, пересылки на восток и неизбежной гибели в печах уральских заводов — этих настоящих танковых Освенцимах. А что опять-таки Иван Иваныч? Перескочивший вместе со своими ребятами под Польской Броницей с убитого «эмчи» на «Валентайн» (прощание с «горбатым» не обошлось без слез), танкист был оборван, словно последний голодранец, и воспален, как нарыв. Раз за разом налетая на очередные засады, увертываясь от «бронебойных» и «подкалиберных», которые щедро сыпались со всех сторон, прислушиваясь к «иностранцу» и маневрируя под непрерывным огнем, он готов был высовываться из люка чуть ли не по пояс. Немцы уже повсюду знали его и передавали друг другу легенды о «Totenkompf» — обгоревшей русской башке. Сам того не ведая, Ванька сделался знаменит. Что касается башнеров, их уши были заложены постоянным моторным воем, перед красными, словно у кроликов, глазами мельтешили дороги, дымы и пожары. Посреди всего этого безумия; снующих туда сюда снарядов, пуль, осколков, гигантских, на скорую руку, могильников, в которые помещались целые полки, чадящих танковых костров и огненных вихрей на месте городов и местечек, старшина и сержант вцепились в своего командира, как в единственный талисман. Лишь теснясь как можно ближе к оборванному, сжимающему рычаги до хруста в пальцах придурку, был шанс уцелеть. Не прошло и недели, наводчик и заряжающий даже внешним видом стали походить на хозяина. В немыслимом тряпье, в слипшихся с волосами танкошлемах, с выпирающими, словно у загнанных гончих, ребрами, посыпанные пылью и пеплом, Крюк с Бердыевым не менее успешно пугали теперь всех встречных.

Когда проскочили Брест, сержант по-настоящему развернулся. Не успевал притормозить на очередной площади славный найдёновский танк, наводчика след простывал. Стоило машине тронуться — гвардеец тут же выныривал, на ходу завязывая очередной узел. Вместе с «жуком» сгорел плод почти месячных усилий и поисков в разоренных белорусских и еврейских местечках — Крюк удвоил усилия! То, что обросший скарбом, как корабль ракушками, «Валентайн» капитана Найдёнова катился во главе армии, только помогало беззастенчивому грабежу — пользуясь правом первой ночи, наводчик успевал шерстить и хижины и дворцы. В Западной Белоруссии он не гнушался содержанием простых крестьянских буфетов, но стоило на горизонте появиться костелам и замкам, вошел в аристократический вкус. Из мешков теперь высовывались не сермяжная «домотканка», а массивные золоченые рамы и серебряные канделябры. И горе было очередной служанке, которую хозяева забывали вместе со своим барахлом — ей тут же с порога задирали подол. Самым действенным способом расслабления панночек служило не столько змеиное пришепетывание похотливого сержанта, сколько показ грубовато сработанного, но в высшей степени надежного ППШ, при одном виде которого даже самые неприступные дамы проявляли в скидывании юбки и лифчика настоящую виртуозность. В компании с этим гарантом собственной неотразимости, Крюк вовсю пользовал на задворках девочек-подростков и их мамаш, не снимая палец с пускового крючка. Что касается барахла — «Валентайн» был заполнен уже под завязку. Повсюду неутомимый мерзавец растянул веревки, ловко размещая все новые баулы и свертки. Слух наводчика весьма непродолжительное время услаждала молочная хрюшка, подвешенная к 57-мм стволу. Ее сменили куры, свисающие с орудия вниз головами, словно летучие мыши. На моторном отделении громоздились ящики. Специальными тросами крепились мешки с самым разнообразным имуществом, включая мыло, консервы, рулоны ситца, сапоги, ботинки, женские чулки и даже реквизированную пару соломенных шляпок с кокетливыми розочками. Кончилось тем, что вся эта гора, облепившая танк со всех сторон, стала мешать повороту башни. Предприимчивый словно крыса, неустанно шныряющий по домам и подвалам, сержант не забывал и о ближних — на сало, пшено и хлеб нюх у него был выше всяких похвал. Нужно отдать наводчику должное — во время самого краткого отдыха перед забывающим поесть фанатиком-командиром всегда ставилась открытая банка тушенки и обязательный хлебный ломоть. Сержант сам крутил и склеивал языком толстенные «козьи ножки» с неизвестно откуда доставаемым отличнейшего качества «самосадом», ловко вставляя самокрутки в рот-щель командира, ибо руки Ивана Иваныча всегда были заняты если не рычагами, то инструментом.