Хаджи-Мурат Мугуев - Рассказы разных лет

— Перед казнью? — в один голос спросили все.

— Да! На двенадцатый день после ареста он был убит в гестапо. Я видела его за несколько часов до казни. Он был совершенно сед, избит до того, что почти не мог говорить.

— Зачем же эти изверги решили показать вам в таком виде вашего мужа?

— Это была прихоть Геринга, желавшего еще больше поиздеваться над ним. Но хватит этих воспоминаний…

— Еще вчера мы бродили по столице, а сегодня мы уже в вашем тихом городке, — меняя тему, сказал Володя.

При этих словах я взглянул на переводчицу.

— Да, наш Шагарт — сонное царство, — без тени улыбки произнесла она. — Такой покой, словно на курорте.

Отпустив машины, мы пешком направились домой. Москвичи рассказывали о далекой столице:

— По ночам зажигаются огни. Садовое кольцо снова окаймлено электрическим светом. Троллейбусы и автомобили мчатся без светомаскировки, улицы полны народу.

— Зато здесь ночью ни одного огонька, — заметил Володя.

— Хватит! Повеселились в свое время фашисты, пусть теперь поплачут, — вставил Миронов.

— Театры и кино ломятся от зрителей. Поверите ли, даже нам, газетчикам, имеющим всюду приятелей и своих людей, стало невозможно попадать в театры, — пожаловался Володя.

— Зато у нас можете пойти в театр без всякой очереди, — сказал я.

— Как, серьезно? У вас здесь есть театр? — оживились гости.

— Ну, театр не театр, а нечто вроде кабаре имеется, — сказал я.

— И давно?

— Третий день.

— Что же там ставят?

— Что попало. Там певцы, и танцоры, и акробаты, и жонглеры. Каждый вечер с шести до половины десятого.

— Значит, мы бы могли сегодня попасть на представление? — спросили гости как по команде, одновременно бросая взгляд на часы.

— Вполне, — ответил я. — Да вы не торопитесь, успеете, можете это сделать и завтра. Сегодня отдохнете, посидим вместе, побеседуем о Москве, ведь мы очень соскучились по ней. За ужином найдется о чем поговорить, а завтра вечером пойдемте все вместе в здешний театр.

За разговором мы не заметили, как подошли к комендатуре. У самого входа нас встретил Першинг с неизменной сигарой во рту.

— А я уже минут пять как вернулся и скучаю без вас! — крикнул он, завидя нас и шагая навстречу.

— Вот и отлично. Все в сборе. Сейчас сядем за стол, — сказал я.

— С удовольствием, — хором ответили корреспонденты.

Спустя несколько минут мои гости вышли из своих комнат и спустились в столовую, где нас уже ждал хорошо сервированный стол. Я не приглашал Эльфриду Яновну к обеду, и, когда мы собрались все вместе, ее уже не было с нами.

Когда по бокалам было разлито вино, гости поднялись, и мы стоя выпили за армию, за победу, за Родину.

— А впереди — Берлин! — сказал Рудин, глядя поверх нас в открытое окно.

И мы, проследив его взгляд, словно различили в темноте громады немецкой столицы.

— Только вам следует спешить, а не то наши американские парни могут раньше вас занять Берлин, — неожиданно добавил Першинг.

— Ну что ж, мы будем рады, если они как следует вцепятся в глотку врага, — ответил Рудин. — Фашистский зверь должен быть зажат в клещи с двух сторон, но торопиться все-таки надо вам, американцам, а то встреча с союзниками может произойти не в Берлине, а где-нибудь на Рейне.

Першинг молча выпил, вытер салфеткой губы и засмеялся.

— Да, темпы нашего Айка не очень уж велики, но, между нами говоря, во всем этом виноваты англичане с их постоянной оглядкой назад. — Он налил себе вина. — Но не все ли равно, где встретятся русские и американские друзья? Главное — победить Гитлера и уничтожить его кровавый режим.

Беседа за столом затянулась. Американец был оживлен, непосредствен в своих излияниях, и это очень располагало к нему. Под патефонную музыку он проплясал негритянский танец буги-вуги, рассказал несколько забавных случаев из своей кочевой жизни и очень похоже изобразил Черчилля, с которым встречался дважды в Лондоне и которого провожал на корабле «Миссури» от Бостона до Саутгемптона.

— Замечательный старик! Внешность типично бульдожья, такая же хватка, злой язык, пристрастие к хорошей сигаре, стакану шотландского виски. А наш Рузвельт совсем в другом роде. Мягкий, снисходительный, вежливый. Типичный американец из старопуританской семьи. Я много раз имел возможность наблюдать за ним… — потягивая вино, рассказывал Першинг.

Посидев еще с полчаса и побеседовав о Москве и о будущих перспективах мира, мои гости стали расходиться.

— Я бы предложил заключительный тост за то, чтобы это была последняя на земле война и чтобы мир никогда больше не узнал ужасов проклятой человеческой бойни. Мы с вами, друзья, навидались страданий и крови так много, что вправе желать этого, — сказал Першинг, глядя на нас открытым, ясным взглядом.