Борис Полевой - Мы — советские люди

— Товарищ лейтенант, на опушке немец зашевелился. Похоже, от леса, как раз по солнышку, атаку затевает.

Лейтенант поднял бинокль и тут же положил его на бруствер, чтобы не выдать невольной дрожи в руках. Серые фигурки немцев, вырванные из тумана увеличением, рассыпавшись полукругом, не маскируясь, даже не нагибаясь, редкими цепями стали двигаться к высотке с автоматами наперевес. Передние уже приближались.

— Ишь, обнаглел прохвост, не маскируется… — сказал Фадеев, прикладываясь глазом к пулемётному прицелу. — Ну, давай, давай ближе, сейчас я тебя встречу.

— Он, поди, думает, что всех нас тут вечером артиллерией покрошил иль что ночью по туману мы уползли, — предположил Бездоля, пулемёт которого был повёрнут в другую сторону, на случай атаки с запада.

Из этих солдатских реплик и родился у лейтенанта план обороны.

— По местам… К бою! Передать по цепи: без команды не стрелять.

Теперь немцы были видны простым глазом. Они шли попрежнему в рост. Вот передние поровнялись с подошвой высотки. Их было хорошо видно по пояс. Они точно плыли над белой дымкой. Но вот они стали карабкаться вверх, и казалось, что они выходят из клубящегося молочного озера… «Все равны, как наподбор, с ними дядька Черномор», — некстати подумал лейтенант, сжимая автомат и подавляя в себе жгучее желание выстрелить в шедшего впереди колонны дюжего лысого немца в очках и без пилотки.

— Без команды не стрелять, сигнал — мой выстрел, — повторил он, чувствуя, что гимнастёрка вдруг стала влажной, липкой, связывает движения. Он смаху разорвал душивший горло ворот и тут же покосился на Фадеева, не видел ли тот.

Но пулемётчик, освещенный прямым лучом утреннего солнца, смотревшего в амбразуру, вместе со своим вторым номером окаменел, держась за ручки, бледный, стиснув челюсти, видимо, тоже перебарывая страстное желание нажать спуск и стрелять, немедленно стрелять в этих теперь уже хорошо видных врагов.

«Чего я волнуюсь? — подумал лейтенант. — Впервой, что ли?» И тут же ответил себе: «Уж больно их много. Рота? Может быть, две? Может быть, батальон?» Пулемётчик, должно быть, думал о том же.

— Ишь, высыпало, что вшей на гашнике, — произнёс он сквозь зубы.

Точно в ответ на эту реплику, в уме у лейтенанта возникла фраза: «Не числом, а уменьем».

— Не числом, а уменьем, слышишь, Фадеев? — сказал лейтенант.

Тот, не отрываясь от прицела, только кивнул головой.

И вдруг каким-то новым, точно посторонним взглядом, словно сидя в кино, взглянул лейтенант на эти серые, неторопливо поднимавшиеся по склону фигуры, на свежие откосы изуродованных окопов высотки, казавшихся пустыми, покинутыми. И сразу он почувствовал прилив хмельной, возбуждённой весёлости. «Не числом, а уменьем».

«Только бы не прозевать», — думал он, стараясь не выпускать из прицела лысого лобастого немца. Тот шёл грузным шагом. Пилотку свою он засунул под погон. Он уже шагах в двадцати, видны бисеринки пота у него ка переносице. Рукава куртки закатаны по локоть, и на жилистых руках видны кустистые волосы.

Пора! Лейтенант нажал спусковой крючок. На раскрасневшемся лице немца на мгновенье мелькнуло удивление, сменившееся гримасой боли. Точно споткнувшись, он упал в траву. И сразу всеми голосами заговорила молчавшая высотка. Рухнул второй немец, пятый, двенадцатый… Серые цепи, охватившие холм, сломались, рассыпались и через мгновение, точно подхваченные вихрем, понеслись назад. Солдаты бежали, прыгая огромными шагами, подгоняемые инерцией и страхом. Защитники высотки били по ним спокойно и метко, как по убегающей дичи.

— Так их: не числом, а уменьем! — кричал лейтенант, меняя диск и снова ловя в прорезь прицела прыгающие серые фигуры, покачивающиеся над поредевшим туманом.

Пулемётчики, экономя патроны, оставили свои машины и взялись за винтовки. Выстрелы из блиндажа трещали редко и были расчётливы.

Гарнизон высотки охватило ликование. Кто-то гаркнул «ура», кто-то свистнул вслед немцам в два пальца, как свистят мальчишки вслед напуганной и убегающей собаке.

— От угостили, от употчевали!.. А они думали, мы уж тю-тю! — хохотал огромный Бездоля, на радостях подталкивая под бока своего второго номера, русого пожилого солдата. — А мы тута, здрасте-пожалуйте, извольте кушать… Гляди, дядя, сколько намолочено! На каждого из нас по два ихних покойника. Точно. Гляди, гляди, один ещё ползёт вон у берёзки! Эх, дай винтовку, я его провожу.

— Может, они теперь того, до вечера не полезут!