Вскоре в трех километрах от них головной грузовик подорвался на мине. Когда прибыли Клаус с людьми, шестеро убитых и двенадцать раненых немецких солдат лежали рядком на обочине дороги, в то время как грузовик пылал.
Офицер, командовавший подразделением, бросился к Клаусу, который впервые надел на шерстяной шлем форменную фуражку.
— Господин гауптман… Это в Рождество… ужас…
— Должно быть, потому, что никто не предупредил их, — прорычал Клаус. — Немедленно отправьте в Яролишев раненых и убитых на пригодном грузовике. Вы же и ваши люди присоединяйтесь к коммандос.
— В пешем строю, господин гауптман?
— Ну и что? Согреетесь. Соберите все свои вещи — и в путь.
Колонна выступила. В этот раз ее вел Карл Вернер, который правил первыми санями при помощи очень длинных вожжей, позволявших ему находиться на дистанции в десять метров от головы лошади. Если бы попалась мина, то восемьдесят процентов взрывной силы досталось бы лошади.
Хайнц в последний раз бросил на него взгляд и рассмеялся, наблюдая за необычным темпом передвижения колонны. Затем он замедлил ход, увидев, как несчастные пехотинцы, тяжело дыша и спотыкаясь, стараются поспеть за коммандос.
Понадобился час, чтобы добраться до места партизанской засады. Здесь все закончилось, и солдаты, выжившие после нападения партизан, установили вокруг сожженных машин проволочные заграждения. Лейтенант, с рукой на перевязи, отдал Клаусу честь.
— Девять раненых, десять погибших и семь пропавших без вести, господин гауптман!
— Как это произошло?
— Они стреляли в нас с возвышенности по последним машинам. Затем, во тьме, сомкнув ряды, мы попали к востоку на минное поле: именно там нас поджидали партизаны. Потом им удалось блокировать три последних грузовика, живая сила которых вынесла на себе основную тяжесть боя и понесла самые большие потери, конечно.
— Сколько времени это продолжалось?
— Четверть часа, двадцать минут… Не знаю.
— Вы можете показать, где их стрелковые позиции?
— Могу, некоторые. Но если хотите, можете расспросить солдат.
Коммандос снова помогли погрузить раненых и убитых, прошли мимо апатичных, дрожавших от холода солдат. Это было действительно жалкое зрелище, и Хайнц попросил Людвига выдать им шнапса, который всегда держал при себе повар.
Потом подошли подкрепления, и Клаус с егерями, которым здесь делать было нечего, отправились на запад искать следы партизан. Пришлось расстаться с лошадьми и санями, которых оставили под охрану солдат и одного егеря.
Клаус руководствовался отметками огневых точек, сделанными офицером. Снег, еще мягкий, проваливался под ногами, и это сильно затрудняло движение. Менее чем через километр передовой дозорный дал знак, что обнаружил странную вещь. Егеря рассредоточились и начали медленное продвижение.
Перед уходом партизаны взяли на себя труд оставить большое полотнище, на котором корявыми буквами было написано: «Сталинград».
Хайнц схватил автомат и дал длинную очередь.
Клаус пытался определить маршрут партизан по карте, разостланной перед ним. Они должны были снова уходить в те проклятые болота, которые егеря обнаружили осенью.
Клаус с пятнадцатью егерями был абсолютно не готов углубиться в этот район, особенно днем. После некоторых колебаний он обратился с просьбой к полковнику Брандту дать приказ о возвращении.
В двадцати минутах хода отсюда находилась деревня. Клаус решил пройти к ней. Не видя никого на главной улице, егеря начали проверять избу за избой. В каждом доме грелась семья, и при виде солдат все ее члены становились спиной к стене и поднимали руки вверх. Клаус и Курт Рейнхардт, войдя в один дом, с удивлением увидели, что все члены семьи выстроились не у печки, но сгрудились на некоем подобии старого ковра в углу дома.
Стонала одна женщина, и Клаус, несколько заинтригованный, подошел ближе. Очевидно, происходили роды, и развязка была близка.
Пожав плечами, он собрался уходить, но внезапно обернулся и посмотрел более внимательно. В тот же момент рядом с ним оказался Рейнхардт.
— Выстрелы из деревни Воржны, — пробормотал себе под нос Клаус. — Рейнхардт, сбегай приведи ко мне двух-трех парней.
Через несколько секунд на подмогу прибыли Людвиг и Ха-Йот. Рейнхардт выгнал всех обитателей дома наружу, сорвал ковер, на котором была оставлена женщина, и, как ожидалось, они увидели крышку погреба.
— Можешь идти, Рейнхардт. Они наверняка не станут прятать в этой крысиной норе крепких парней.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу