— Так что же вам от меня нужно?
Паренек вытер тыльной стороной ладони выступивший капельками на лбу пот и ответил:
— Ничего. Просто я хочу в разведчики, — и совсем простодушно, по-детски: — Примете?
На подобное предложение следовало ответить подобающе, и я сказал:
— Вам, молодой человек, учиться бы надо, а не в армии служить.
Он немного обиделся и возразил:
— Лет мне шестнадцать с половиной, только вот ростом не вышел, а воевать надо — родителей-то фашисты убили.
Довод веский. Каждый имеет право мстить врагу. Но…
— Но поймите, дорогой, лет-то вам мало, — не совсем твердым голосом сказал я.
— Меня сам полковник послал. А в гражданскую войну, жаль, что вы не знаете, там мальчишек брали. У Чапаева, у Щорса. Я же сам читал.
— Ишь ты, какой большой и грамотный. А ну-ка подойди сюда.
Женя уверенно шагнул к столу.
— Покажи, где мы тут, — я указал на карту, разостланную на столе, в полной уверенности, что хоть так удастся отвадить гостя.
Женя посмотрел и ткнул пальцем:
— Здесь.
— Не здесь, а тут, — поправил я.
— И я показывал на правый, а не на левый берег, — поспешил исправиться Женя.
При этих словах я не смог удержать улыбку.
— Ну садись, Евгений Середа. Рассказывай, что с тобой приключилось, — пригласил я его.
Паренек уселся на кончик табуретки. Глядя на пламя самодельной лампы, он, словно собираясь с мыслями, с минуту молчал. Его живые блестящие глаза сразу стали задумчивыми и не по-детски серьезными.
…И отца и мать убили, — начал он, точно выжимая из себя эти тяжелые слова, — что делать? Направился к Волге. Все сюда тянулись. Родился-то здесь. Каждый переулок знаю. Только в развалинах однажды заблудился. Улиц не видать, сами знаете. Камни одни. И домов нет. И вдруг смотрю, левее завода — я уже был на нашей стороне — дом небольшой, не совсем разбитый. Захожу. А там прямо передо мной зеркало. Большущее. До потолка. И как оно только не разбилось? Стены-то попадали ведь. А в зеркале я. Сам себя не узнал. Должно быть, потому, что не умывался я долго. Черный, чумазый, аж страшно самому. А уши белые. Посмотрел я на свой пиджак, а там лохмотки одни, даже стыдно. Мать всегда чисто одевала, — он глубоко и горестно вздохнул и продолжал свой обрывочный рассказ. — Я его там и оставил, пиджак-то. А потом… У меня в ушах зазвенело. Есть хотел, а тут сразу расхотел. А во рту будто сахар… — Женя помолчал немного и закончил, растягивая слова, очевидно восстанавливая забытое: — И уже не помню, что дальше было. Спать захотелось здорово. Дома и то так не хотел никогда. А проснулся, смотрю, кругом наши.
Еще раз вздохнул, теперь уже с облегчением, вопрошающе посмотрел мне в глаза:
— Ну как, возьмете? — спросил.
Очень захотелось исполнить его просьбу. А почему бы и не исполнить? Шестнадцать с половиной, конечно, немного, но это уже не ребенок. Низкий рост имел свои преимущества. Середа мог выдать себя за малолетнего.
— Вот что, Женя, иди к разведчикам, отдыхай, а о твоей просьбе я доложу начальству.
Едва успела закрыться за мальчиком дверь, как в блиндаж вошел старшина Комов. Степенно пригладив усы и бороду, он неторопливо подошел к столу. Этот пожилой воин пользовался большим уважением среди товарищей. Они прислушивались к каждому его слову, шутливо называли «дедушкой».
— Потише вроде стало, — доверительно сообщил он таким тоном, каким обычно пожилые колхозники говорят про не в меру разошедшийся дождь. Так и казалось, что за этой фразой он скажет: «Завтра, должно, вёдро будет». Но Комов еще раз пригладил свою чуть посеребренную бороду и спросил: — Завтра пойдем в разведку, товарищ капитан?
— Вы же сами знаете, пойдем.
— Верно, знаю, — согласился он и как бы между прочим произнес: — А я к вам насчет мальчонки. Смышленый малец.
Вопрос поставлен ребром, и с деланным равнодушием я ответил:
— Да, парень ничего себе.
— Во-во, очень толковый, — обрадованно подхватил Комов, опускаясь на табурет. — Разрешите курить, товарищ капитан?
— Закуривайте, — я протянул ему папиросы.
— Благодарствуем, — он чуть приподнялся и слегка подался вперед, — не потребляем.
Я настороженно ждал от этого бывалого служаки очередного какого-нибудь каверзного вопроса, которыми он любил поражать внезапно собеседников.
Комов старательно скрутил «козью ножку», глубоко и с видимым удовольствием затянулся, разгоняя рукой едкий махорочный дым, затем недоумевающе покрутил головой и пустился в разглагольствования:
Читать дальше