Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

О чем глаза твои молчат?
О чем сирены мне кричат?

Дымится дальняя дорога.
Срывает с отчего порога.
Туда,
где горько — солона взлетает
до небес волна.

Туда, туда зовет война.
Веди меня, война святая!
Судьба десантная, крутая.
По тысяче морских
путей навстречу
тысяче смертей.

Утрами,
глядя сквозь туманы, скажи,
о чем грустишь ты,
мама?
Меж Севастопольских руин о
Родине поет твой сын.
И видит он в далеком доме печаль
в глазах твоих бездонных,
страданье горестной любви.
Дождись, родная,
Доживи.

Я возвращусь однажды утром,
когда в саду туманно, смутно,
когда калитка заперта.
Роса прохладна и чиста…
… Смерть по пятам идет за нами.
Но я шепчу, идя сквозь пламя,
губами в соли и крови:

— Дождись, родная,
Доживи.

Я не забуду никогда
того веселого солдата.

Тогда над ним еще не встал
до неба
обелиск.
В освобожденном городке солдат
звонил из автомата.

Монета падала, звеня.
Скрипел, вращаясь, диск.

Как уцелел тот телефон,
я до сих пор не понимаю.
Меж выбитых
трамвайных рельс,
среди столбов кривых
в фанерной будке без стекла
гудела трубка,
вызывая
того,
кого уже давно,
быть может, нет в живых.

Он в трубку дул, кричал «Алло?!»
Потом опять бросал монету.
И снова номер набирал.
И снова в трубку дул.
Потом он сам себе сказал:
— А, черт! Наверно, дома нету.
—
Повесил трубку и пошел.
И за угол свернул.

А я стоял среди руин,
где пронеслись лихие беды.
И как на чудо я
глядел на этот автомат.
И я запомнил навсегда и улицу,
и будку эту, и цифры
номера того, что набирал солдат.

Еще над городком свистя,
по черным стенам били пули.
И штукатурку осыпал
пустой разбитый дом.
Солдату
в будке бы стоять и звать
кого‑то, в трубку дуя.
Но за угол свернул солдат
И рухнул за углом.

…Давно отстроен городок.
В нем свежесть гроз
и крон зеленых.
И стаи белых голубей
над крышами парят.
Трамваи красные звенят.
Девчонки
в будках телефонных
о чем‑то,
весело смеясь,
с парнями говорят.

В стекло монеткой постучу.
Войду.
Закрою плотно двери.
И цифры наберу.
Их — пять у номера того.
Как на другом конце земли,
поднимут трубку и ответят:
— Алло…
А после помолчат и спросят:
— Вам кого?..

Как в карауле, стынут обелиски.
Над ними кроны юные шумят.
И каждый камень здесь — в Новороссийске
Хранит шаги матросов и солдат.

Они погибли — кто в волнах, кто в ДОТах.
А камни поседевшие молчат.
И каблучки девчушки беззаботной
по ним сегодня весело стучат.

Где шли бойцы угрюмыми рядами,
где бушевали смерть, война и страх,
она идет с весенними цветами,
с улыбкою на молодых губах.

Ей только что исполнилось семнадцать.
Она любима. Счастья не отнять.
И стоило за это жить и драться.
И стоило за это умирать.

… А над городом нашим навеки
умолкли
сирены.
Бродят звезды
в кустах одуряющей майской сирени.
Сад бушует вовсю.
А хозяин?
Схоронен в Польше.
А вдове — двадцать три.
Двадцать три ей,
вдове.
И не больше.
С девятнадцати лет ей не спится, вдове.
С девятнадцати лет.
Мужа нет навсегда.
И ни сына,
ни дочери нет.

В сад выходит она,
в эти лунные синие тени.
Бродят звезды в кустах
одуряющей майской сирени.

Прислонится к стволу
расцветающей яблони белой.
За забором соседи гуляют.
Хозяин вернулся с победой.
За забором соседи гуляют.
И песни поют.
Так и надо.
Он вернулся домой.
С боевою вернулся наградой.

Проскрипит за спиною
калитка.
Соседка войдет к ней, хмельная.
Молча к ней подойдет.
И обнимет.
И шепотом скажет:
— Родная!..
Будут обе молчать.
Будут слезы им сдавливать
горло.
А потом разревутся от горя и счастья,
от счастья и горя.
И соседка вдову
в сад к себе поведет,
где пируют веселые гости,
где такие же яблони белые
и сирени такие же гроздья.
И войдут.
И притихнет бушующий
праздничный стол.
И нальют ей вина.
И не чокаясь, выпьют потом.
Подойдет к ней сосед, что вернулся сегодня
с войны.
И обнимет.
И слова не скажет.
Слова не нужны.
Кто‑то выступит с тостом.
И снова начнется веселье.
Все понятно соседям.
Но счастливы все же соседи.
А она будет молча сквозь слезы
глядеть на колени…
……………………………………..
Бродят звезды в кустах одуряющей
майской
сирени…