Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

Бурцев посмотрел на часы. Было ровно шесть утра. Комиссар Травушкин с тревогой взглянул на комбата. Он тоже знал, что это было условленное время начала атаки дивизии Пралыцикова.

«Значит, все‑таки решили наступать, — подумал Бурцев. — Неужели связные не успели доставить донесение? А может быть…»

Впрочем, теперь это уже не имело значения. Случилось то, чего больше всего боялся Бурцев: несмотря на все его отчаянные усилия, нависшую опасность предотвратить не удалось. Полки пошли в наступление, а это значит, что к

концу дня, а может быть и раньше, они ворвутся в приготовленный для них «мешок», и катастрофа станет неминуемой.

Бурцев готов был пойти на самый опасный и рискованный шаг, лишь бы как‑то облегчить положение дивизии. Но в данный момент он не видел возможности, которая могла бы существенно повлиять на ход развернувшегося сражения.

Может быть, поэтому, когда прибежавший из третьей роты связной сообщил, что около моста обстановка неожиданно осложнилась, он воспринял это с каким‑то необычным для него безразличием. Мысленно он был там, на переднем крае дивизии, где полки поднимались в атаку.

Приказав, Гуркину идти на помощь третьей роте, Бурцев вместе с комиссаром несколько минут стоял около тела Чикунды, прислушиваясь к нарастающему гулу канонады. Каждому из них все еще хотелось поверить, что артподготовка ведется где‑то на другом участке. Но убедившись, что это не так, они торопливо зашагали по только что проторенной лесной тропинке в сторону реки.

Впереди, около взорванного моста, нарастала перестрелка. Слева, с противоположной стороны дороги, гулко бил крупнокалиберный пулемет. Оттуда же часто доносились очереди немецких автоматов. Над рощей время от времени взвивались в небо ракеты, синим светом озаряя верхушки деревьев.

Отыскав командира третьей роты, Бурцев узнал, что после того, как был взорван мост, несколько головных автомашин круто свернули с дороги влево и, ломая мелкий кустарник, углубились в лес. Но отъехать далеко им не удалось, они вскоре застряли в рыхлом снегу. Орудийные расчеты и шоферы выскочили из кузовов и заняли удобную позицию вдоль крутого обрыва реки. Они сейчас и обстреливали залегших вдоль дороги пограничников.

Прикинув что к чему, комбат приказал взводу Голубева пробраться незаметно через лес и ударить по уцелевшей группе с фланга.

— Главное, — сказал Бурцев, — уничтожить пулемет. И как можно бысгрее.

Разведчики Голубева, низко пригибаясь, начали перебегать через дорогу. И тут же над ними с шипеньем понеслись трассирующие пули крупнокалиберного пулемета.

Бурцев залег за деревом рядом с Гуркиными и, взглянув на его раскрасневшееся лицо, спросил:

— А ты ведь никак из артиллеристов?

— Когда‑то служил, — не скрывая удивления, ответил Гуркин. Ему было невдомек, почему комбат во время боя вдруг заинтересовался его биографией. — Только это было давно.

— Ничего, что давно. Давай‑ка вот что: возьми несколько бойцов и попробуй вон из той пушки, что стоит у дороги, ударить по пулемету. Авось накроешь…

— А что, это мысль, — обрадовался Гуркин. — Это мы -

мигом!

Закатив орудие в кювет, Гуркин выждал, когда вновь заработает пулемет, и сделал первый выстрел. Над обрывом вырос высокий огненный куст. Снаряд попал точно. Пулемет смолк.

Гуркин приготовился выстрелить еще раз, но в это время со стороны леса раздались частые автоматные очереди. Это открыли огонь разведчики Голубева.

«Молодцы, — подумал Бурцев, — вовремя подоспели!»

Над обрывом, где засели немцы, показалась сначала одна фигура с поднятыми руками, потом вторая, третья…

Голубев приказал разведчикам прекратить огонь и громко крикнул по иемецки:

— Выходи! Сопротивление бессмысленно!

Убедившись, что в них уже не стреляют, немцы начали выползать из‑за обрыва. Последним вышел высокий сухопарый офицер. Его длинная тонкая шея была обмотана белым женским платком из козьего пуха.

— Видал, стерва, как вырядился, — сказал сержант, стоявший рядом с Голубевым. — Словно на бал собрался.

Пленных оказалось десятка полтора. У всех уши были повязаны шарфами или полотенцами. На сапоги с широкими голенищами напялены соломенные лапти.

— Это вам не Париж, — сказал Голубев по — немецки, и стоявший рядом солдат, обрадовавшись, что смерть миновала, заискивающе залепетал на ломаном русском языке:

— Мы нет Парис… Мы итальяна. Понимайт… Италь- яна… Рома…

— А почему здесь?