Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

А неприязнь осталась. Более того, она все сильнее. Чужой чадит махоркой и харкает — даже нарочно делает это, чтобы позлить. Чистить примется — одно мучение: не догадываясь, когда коню больно, когда щекотно, дерет скребницей по самым нежным местам, из‑за чего всякий раз возникают потасовки и Вектору достается плетью по храпу, по голове, по ногам, по низу живота. На проверке дадут Чужому нагоняй за грязь и нерадивость, он после каждого такого разноса злость свою срывает на коне, стегая его хлыстом. То забудет покормить — иапоить, то воды принесет нечистой, а конь — не свинья, не корова, чтоб пить всякую тухлятину. «Не хочешь? — буркнет. — Ну, как хочешь!» А жажда мучает, еда не идет. Седлает кое‑как: тренчик подвернулся, ремень перекрутился — не замечает. Не то что Хозяин — у того все подогнано, тщательно проверено, аккуратно привьючено, приторочено. Даже в седло сесть Чужому проблема — ищет возвышение или просит кого‑нибудь, чтоб подсадили. И с размаху вдавится, даже спине больно. В седле крутится все время, головой вертит, болтается из стороны в сторону, натягивает неизвестно зачем поводья. На рыси сползает к шее, больно тянет за гриву. А что коню больно, не догадывается. Нога ли болит зашибленная, саднит ли наминка под седлом, подкова ли отлетела — ничего этого не чует. Не понимает, на что конь жалуется, что ему требуется, что он любит. При Хозяине достаточно было ухом шевельнуть, и тот откликался. А этот ничего не понимает. А как ему втолкуешь? Стремена под ним то слишком длинны, то слишком коротки. Казаки регочут: «Чн у тэбэ ноги, чи макароны!.. Сидишь по обезьяньи, хлопец. Го — го — го!.. Як собака на заборе!..» Он злобится, насмешки на коне вымещает, а конь‑то тут при чем? Лгобнт шенкелями тыкать. Бывает, вгонит шпоры где- то под брюхом — больно когпо: хочется ему сбросить седока и топтать ногами. Иное препятствие всего‑то с полмелра, а Чужой такой посыл дает, словно предстоит перепрыгнуть, по меньшей мере, сарай или хату. А иной раз вовсе не понять, что он хочет. Сам страдает от собственного неумения — натирает ноги и коленки. И опять конь виноват. А как заслышит поблизости тарахтение мотора, Чужой покидает седло, и часто конь, порученный соседу, идет пустым, а он туда — сюда на мотоцикле носится. Вернется — бензином от него разит, не продохнешь. Но пуще всег о лгобнт покрасоваться перед девчатами из санбата. Шпорами звенеть, щегольнуть, пофрантить — на это он мастак. И более других мучает своими ухаживаниями Наташу, навещавшую Вектора, вовсе ее отвадил, но и поныне, где ни увидит, проходу ей не дает. Она отворачивается и не то что разговаривать, знать его не хочет, и опять он зло срывает на коне. Привык вымещать на нем все свои неудачи. А в бою из трусов трус. И это в нем Вектор более всего не любит. Не угодишь паникеру, легко растеряться: по крупу ударит, это ясно — значит, мчись вперед, а зачем по груди бьет, по голове? Издергает всего, отобьет всякую охоту к послушанию. Беда велпкая -

конь не понимает всадника, всадник не понимает коня. И как тут не тосковать по Хозяину!..

— Не забувай его годуваты. Вин же тэбэ возе. Спа- сибн кажи! — наставляет Побачай парня.

— Обойдется! — усмехается Чужой, дохнув в глаза коню клубок табачного дыма.

Дальнейшего их разговора Вектор не слышит: его вниманием завладевает звук шагов, все четче и четче доносящихся с дальнего конца конюшни. Так ходит только одни человек. «Хозяин!» — и дончак вскрикивает обрадованно. Из двух сотен коней Апсго не подал голоса, только он один, и ржет, не переставая, пока Гуржий идет эти полтораста метров от двери до его ставка.

— Оле, оле, милый! Ну, как ты гут?

Всхлипывая и бормоча, Вектор тянется губами к лицу, к груди и рукам Хозяина. Ревниво косится на Поба- чая, поспешившего с объятиями к любимцу эскадрона.

Хозяин ласково проводит рукой по храпу, по губам, под ганашами — Вектору блаженство! Что‑то дает ему с ладони — ага, самый лакомый, ржаной сух'арик. Еще и еще — весь остаток дорожного пайка. Напоследок хрупнул на зубах, обдав весь рот сладостью, пропахший людскими лекарствами кусочек сахара. Лекарствами пахнет и сам Хозяин. И этот запах ничуть не отталкивает, он даже приятен. Чем бы ни пах Гуржий — случалось, и табаком, и водкой, было и бензином, — все запахи, исходящие от него, Вектором любимы. Потому что Хозяин сам любим. От Чужого запахи те же и даже нежнее — одеколона, душистых мазей, и сам он, после дележа пайков, был весь в аромате хлеба, все же не возникло к нему симпатий. И вообще, если конь любит всадника, он от него даже самые дурные запахи перетерпит, все провинности простит, с кем не бывает промашки — конь па четырех ногах, и то спотыкается. Лишь одного никогда не простит конь человеку — его нелюбовь.