Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

— Русский.

Краем уха он слышал, что из военнопленных татар фашисты пытаются формировать особый легион, и поэтому счел за лучшее скрыть свою национальность.

Аккуратно занося в карточку ответы, писарь спрашивал по-русски:

— Ваше воинское звание? Вы солдат или офицер?

В тихом голосе канцеляриста Назимову почудились какие-то странные нотки. Акцент у него был явно чешский. Но в данную минуту Баки больше всего интересовало существо самих вопросов.

«Эх, куда бы бородатый ни пошел, борода всегда при нем», — вспомнил Назимов поговорку. — Видно, документы мои кочуют вслед за мной из тюрьмы в тюрьму, из лагеря в лагерь. А в этих документах на первой же странице черным по белому должно значиться: «подполковник»… — Насколько мог быстро, он сообразил: — Возможно, мне готовят западню, хотят поймать на сокрытии звания… Нет, не поддамся…»

— Офицер, подполковник, — твердо ответил он и бросил на писаря взгляд, в котором нетрудно было прочесть: «Старайся, выслуживайся, холуй! Хозяева бросят тебе за верную службу кусок со своего стада!»

Писарь не мог не понять этот слишком откровенный взгляд, и у него словно бы дрогнули от обиды губы, или Баки только показалось это. Во всяком случае, чех не вскочил, не заорал. Еще тише прежнего и стараясь правильно выговаривать русские слова, он предупредил:

— Не вздумайте признаваться кому-либо, что вы офицер да еще подполковник. Я записываю вас солдатом. Слышите?

Кровь бросилась в лицо Назимова, сердце тревожно заколотилось. Как понять писаря? Что это, провокация?..

Он упрямо сказал:

— Пишите «офицер»! Вам это известно, а мне — все равно.

Чех отрицательно покачал головой:

— Нет, вам не все равно!..

Назимов отчетливо видел, как рука канцеляриста вывела на учетной карточке: «Soldat».

В сердце Назимова загорелась надежда. Что, если чех и вправду пошел на этот шаг из добрых побуждений? Невероятно?.. Но ведь в лагерь попадают разные люди.

Баки вышел из канцелярии с двойственным чувством: где-то в глубине души надежда боролась со страхом. Хотелось поскорее очутиться рядом с Николаем. «Как обошлись с ним?» Увидев друга, выходившего из канцелярии, Назимов бросился было к нему. Но часовой ткнул его в бок прикладом автомага:

— Куда прешь, свинья! Стой на месте!

«Что за человек этот писарь? — не переставал сомневаться Назимов. — Друг или предатель?» И перед глазами опять стал Реммер с его угрозами: «Ты одинок. Никому не нужен. Тебе никто не протянет руки помощи. Люди от рождения эгоисты и трусы…»

Из дверей канцелярии один за другим выходили узники. У кого нос в крови, у кого — рот. Должно быть, вопросы писарей сопровождались ударами.

Назимов закусил губу. Значит, ему и в самом деле повезло. Словно проверяя себя, он огляделся. Взгляд привлекли какие-то черные хлопья, реявшие в воздухе. Что это, мотыльки? Откуда — в такую пору? Он вытянул руку с растопыренными пальцами. Когда к ладони прилипла черная точка, он понял: это всего лишь жирная сажа, вылетающая из огромной трубы крематория.

«Вот все, что осталось от человека… А ведь он тоже когда-то стоял в дверях канцелярии, подходил к столу… Его тоже спрашивали: «Офицер ты или солдат?» — невесело рассуждал Назимов. — Впрочем, есть ли смысл думать о чем-либо у порога ада? Не поздно ли? Может быть, лучше закрыть глаза, зажать голову руками и…»

На голубом небе светило солнце. Оно как бы хотело согреть души этих истерзанных людей, уберечь от безнадежности.

Жмуря глаза, ощущая на давно не бритых, впалых щеках робкое, но ласковое солнечное тепло, Назимов долго стоял на одном и том же месте, и душа его постепенно освобождалась от оцепенения. Нет, он будет жить. Надо жить, пока бьется сердце. В мире есть прекрасная его родина, друзья. Ради этого стоит бороться!

Когда Назимов открыл глаза, воздух очистился от копоти. Баки облегченно вздохнул и, будто сбрасывая невидимый груз, повел плечами.

Бронзовая надпись на решетчатых железных воротах Бухенвальда гласила по-немецки: «Каждому — свое». Назимов усмехнулся: «Не могли придумать ничего глупее и подлее. Кара! А за что? За какую тяжкую вину каждому из нас уготованы мучения? За то, что мы любим свою родину? За то, что не хотим изменить ей, превратиться в рабов фашизма? Так ведь за это не карают, а прославляют».

Смутные надежды в душе его опять сменились тревогой. Чтобы отвлечься от тягостного настроения и забыть о времени, которое для истомленных узников тянулось слишком медленно, он оглядывался вокруг, стараясь ни о чем не думать, только смотреть. По обе стороны от ворот вытянулись два одноэтажных здания. Вернее, это было одно длинное здание, посредине которого оставлен проезд, замкнутый воротами. Над ними, вместо арки, возвышалась двухэтажная надстройка с башенкой и балконом. На башенке — электрические часы. По правую сторону от ворот разместилась канцелярия СС, по левую — бункеры, каменные карцеры-одиночки. В них неделями и месяцами обреченные люди ожидали смерти.