Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

Толстый нервно передернул плечами.

— Мы — военные люди. Не наше дело обсуждать приказы. Мы должны выполнять их.

На обратном пути Назимов предупредил командиров батальонов своей бригады:

— Держите подразделения на своих местах в полной боевой готовности, чтобы в любую минуту можно было взяться за оружие.

А вечером по лагерному радио был объявлен приказ Кампе:

— Все евреи, независимо от того, где они находятся — в бараках или в больнице, — завтра утром к 8.00 должны собраться у главных ворот лагеря для эвакуации.

Приказ был повторен неоднократно. В еврейских бараках поднялись крики ужаса. Одни взывали к богу, другие в отчаянии рыдали и метались. Многих, казалось, покинул рассудок.

«Интернациональный центр» немедленно принял решение: не выпускать евреев ни на площадь, ни к воротам. Десятки агитаторов рассеялись по лагерю, разъясняли людям смысл этого решения.

Не покидайте бараков. Вас могут уничтожить. Эвакуация — это лишь предлог.

Евреев спешно прятали в подпольях и полуразрушенных сараях, в подвалах и на чердаках. Русские лагерники из сорок четвертого блока за короткое время изготовили множество красных треугольников с буквой «Р» и роздали их евреям.

— Скорее меняйте свои знаки!

И евреи начали срывать со своей одежды желтые шестиконечные звезды. Теперь эсэсовцам не так-то легко было установить: кто из заключенных русский, кто еврей. Пришлось бы каждого проверять по карточкам, хранящимся в канцелярии. Но в спешке это уже невозможно было сделать.

Утром ни один еврей-заключенный не явился ни на площадь, ни к воротам.

Лагерное радио через каждые два часа повторяло приказ. Площадь по-прежнему была пуста.

Именно с этого момента лагерь вышел из подчинения эсэсовцам. По существу, это и явилось началом восстания, правда еще скрытого.

Все же гитлеровцам с трудом удалось «эвакуировать» из лагеря до двухсот евреев. Это — из пяти тысяч.

С наступлением темноты основные силы эсэсовцев покинули лагерь, возможно для того, чтобы заткнуть одну из многочисленных брешей на фронте, который приблизился вплотную к Бухенвальду: в лагерь доносился непрерывный грохот артиллерии, гул танковых моторов.

В бараках никто не спал. К Назимову то и дело прибывали разведчики с донесениями, связные из других бригад. Сам он, повязав на рукав матерчатую полоску, время от времени обходил лагерь. И каждый раз взгляд его останавливался на главной сторожевой вышке, где теперь вместо двух торчали дула четырех пулеметов. Усилены посты и на остальных вышках.

И вот в полдень из микрофона раздался охрипший голос коменданта:

— Лагерный староста, сейчас же начать построение всех заключенных в эшелоны для эвакуации! Немедленно! Иначе будете расстреляны на месте!

Лагерный староста — немецкий коммунист — внешне делал все: строил колонны, кричал на старост блоков, ругался с заключенными, которые ежеминутно разбегались по своим баракам. Но вот завывала сирена воздушной тревоги, и староста сам кричал: «Разойдись!» Потом снова будто старался собрать лагерников в колонны, суетился, убеждал до объявления очередной тревоги; отбоя иногда приходилось ожидать несколько часов.

Наступила ночь, и комендант прекратил свои попытки организовать отправку эшелонов.

Утро четвертого апреля началось с того, что по лагерному радио был объявлен новый приказ коменданта: к страшному «третьему окну» вызывались сорок шесть немецких политзаключенных — все они были активными антифашистами. Должно быть, именно их считали зачинщиками беспорядков в лагере. Конечно, антифашисты не сидели сложа руки в эти решающие дни, да и сами гитлеровцы явно перетрусили. Страх перед ответственностью парализовал их. Раньше за неподчинение они обрушили бы на заключенных массовые репрессии. Теперь они хотели ограничиться «полумерами».

Но политические центры всех национальностей приняли одно и то же решение:

— Ни одного из сорока шести немецких товарищей не отдавать в руки палачей!

— Если эсэсовцы попытаются взять немецких антифашистов, бойцы наших бригад защитят их силой оружия, — заявил в «Интернациональном центре» Симагин.

Сорок шесть немецких коммунистов не явились к «третьему окну». Их укрыли в надежных местах, многих перевели в русские бараки.

Тогда начальник лагеря вызвал к себе старост тех блоков, где проживали немецкие антифашисты, обреченные гестаповцами на смерть. Но старосты тоже не подчинились приказу. Это уже было не только игнорирование воли фашистских властей, но и открытое сопротивление. Гитлеровцы поняли это. Радио больше не подавало голоса. Весь лагерь притих. В воздухе чувствовалась назревающая буря. Можно было ждать, что эсэсовцы перейдут к решительным действиям.