Павел Нечаев: Танго смерти

— Да уж, — покачал головой бледный, как смерть, Мозес. — Наша история могла закончиться прямо здесь. Если бы не Давид…

— А что это за музыка? — Генрих подошел к стоящему со скрипкой в руках Давиду и тронул того за рукав. Давид не ответил, глядя в пустоту.

— Отстань от человека, — подал голос Саша. — Ты что, не видишь, в каком он состоянии?

— «Шайзе коммандо», — присвистнул Мозес и взглянул на отошедшего к борту Чистюлю. — Теперь понятно, почему он моется каждый день.

В Биркенау на шестьдесят тысяч узников было всего два так называемых «санитарных блока». Каждый представлял собой громадный сортир на двести «посадочных мест». Ни о каких удобствах речь не шла — просто дырки в бетоне, а внизу — громадные ямы с дерьмом. Охрана загоняла заключенных группами и у них было не больше пяти секунд на все про все. Задержаться не давали, ведь с другого конца барака уже вбегала следующая партия. Группа заключенных, занимавшаяся очисткой латрин и называлась «шайзе-коммандо». Они ведрами вычерпывали содержимое выгребных ям и вывозили в громадных бочках. Опасаясь заразы, эсэсовцы боялись к ним приближаться, поэтому в такой работе, как это ни парадоксально, был свой плюс: «шайзе-коммандо» не били.

— Очень смелый поступок, — к Саше подошел Цви, один из организаторов перехода. Высокий, коротко стриженный, в песочного цвета шортах и рубашке, которая бугрилась, распираемая мощной мускулатурой. Выправка и жесткий взгляд выдавали видавшего виды человека. Был он то ли из «Хаганы», то ли из «Эцеля». [3] «Хагана», «Эцель» — еврейские боевые организации. «Хагана» (Защита, Оборона), что-то вроде милиции, где большинство были левые социалисты под руководством «Мапай» — Израильской Рабочей Партии. «Эцель» (Иргун Цваи Леуми, Национальная Боевая Организация) скорее ближе к немецкому «Фрайкору», правые. С «Хаганой» отношения натянутые, в июле 1948 дошло до прямых столкновений, с убитыми и ранеными. Интересующимся вопросом — гуглить «расстрел Альталены». Обычно он ни с кем, кроме своих товарищей, не разговаривал, держался отстраненно. Генрих вспомнил, что видел в толпе пробковый шлем, с которым Цви не расставался. Значит, он все видел, понял Генрих. Видел, но не вмешался, хотя одного его слова было достаточно, чтобы остановить чуть не свершившийся суд Линча. Образ благородного борца за освобождение родины треснул и померк, во всяком случае, в глазах Генриха. Саша поднял на Цви глаза и коротко кивнул, показывая, что услышал, но не сказал ни слова. — Вот что, берите этого к себе, раз уж вы за него заступились. Иначе его сожрут, доведут до того, что он сам за борт сиганет. А это уже лишнее.

— Ладно, возьмем, — согласился Саша. — Вы-то что не вступились за него?

— Пока львенок не попробует крови, львом ему не стать, — усмехнулся Цви. — Нам нужны львы.

— Крови, говорите, — Саша встал и смерил Цви презрительным взглядом. — Бей своих, чтобы чужие боялись, так? Знакомая песня, я уже был там, где ее пели хором.

Вместо ответа Цви пожал плечами и ушел. А вечером, когда все уже готовились отойти ко сну, заявился в закуток к «йекес». Не стал разводить политесы и ходить вокруг да около. Сел на свободную койку напротив Сашиной и спросил в лоб:

— Ты там сказал, что служил в Красной Армии. Я посмотрел анкету, что ты заполнял при регистрации — там ничего такого нет. Почему?

— А какое твое дело? — вопросом на вопрос ответил Саша. Обращение на «ты» его слегка покоробило, хотя он и знал, что в врите не принято обращаться на «вы» к одному человеку. Он даже не повернул голову в сторону Цви, так и лежал, глядя на лампочку под потолком, маломощную и грязную. В неровном желтом свете лица людей напоминали восковые маски.

— Ты как со мной разговариваешь?! — в голосе Цви лязгнул металл. Генрих, хоть Цви и не обращался к нему, вдруг захотел вскочить и вытянуться по стойке смирно.

— А как мне с тобой разговаривать? — на Сашу командный тон не произвел никакого впечатления. — Денег я тебе не должен. Ты мне не друг, не родственник, вообще никто. Нет у тебя козырей. А если тебе не нравится, как я с тобой разговариваю, мы можем выйти и поговорить как мужчина с мужчиной.

— Ты дал о себе ложные сведения, — Цви сбавил обороты. Генрих снова удивился — в каждом движении Цви угадывалась немалая физическая сила. Неужели он испугался мелкого худощавого Сашу? Или тут важнее внутренняя сила — а уж в этом Саша Цви точно не уступал.

— Неправда, — ответил Саша. — Я ни слова не соврал. А что в графе «служба в армии» прочерк поставил, так я же не писал, что не служил. Просто не заполнил графу. Служил я там где-то, или нет, это не ваше дело.