Иван Исаков - Неистребимый майор

Немитц печально склонил голову и развел руками:

— Что мне еще остается?..

— Вот и отлично. Ну, теперь, кажется, все. Нет, забыл! Иван Алексеевич просил передать вам свой привет и уведомить, что о вынужденном аресте ни слова не будет написано в Севастополь, почему ваш послужной список останется девственным.

Мичман сидел подавленный крушением своей веры в благородство людей его крута. Хотя правильнее было бы сказать — его класса. Вдруг он оживился:

— Если вы не хотите оставить меня в недоумении, прошу разъяснить следующее. Если дуэль, удар подсвечником и кинжал ревнивого черкеса отпали, что же мне тогда грозило?

— Убийство! Самое тривиальное убийство на улице или в переулке, якобы совершенное грабителями, которые ходили бы за вами по пятам до первого удобного случая. В Константинополе это случается чаще, чем упоминается в дипломатической хронике. Все зависит от суммы, израсходованной на молчание полиции…

Если вы не хотите забыть вашего мнимого родственника, то запомните его афоризм, широко известный в дипломатическом мире: «В Турции политика и интрига так неразрывно связаны между собой, что превратились почти в идентичные понятия». Здесь существует традиция, если не сказать — порядок, по которому европейские посольства нанимают гребцов-арнаутов [33] В Турции албанцев принято называть арнаутами. (Прим. автора.). на парадные каики, служащие для воскресных прогулок по Босфору. Картинно разряженные бездельники существуют для выполнения самых грязных и опасных интриг. Это они похищают почту, ведут слежку, спаивают, а когда нужно, то и убирают с пути нежелательных лиц. А чтобы исключить сговор между гребцами различных посольств, их вербуют из деревень, находящихся в смертельной кровной вражде. Таким образом, за франки, фунты стерлингов и доллары они продолжают борьбу, начатую их отцами в Албании. Это широко известно всем, кроме… приезжих из России мичманов.

— Благодарю вас. Теперь я знаю больше, чем мне положено по чину и по должности. Запомню надолго. И клянусь вам, что всю жизнь как огня буду бояться дипломатического поприща.

— Да, пожалуй, с вашим характером и вашими взглядами на жизнь из вас дипломата не выйдет. Дай вам бог не разочароваться в своей службе так, как это случилось при соприкосновении с нашей работой.

— Не бойтесь этого. Я знаю темные стороны морской, военной службы у нас, в России. Но все же она протекает на виду у народа и вместе с народом в виде его лучших сынов…

Когда Щербачев двинулся к трапу, на шканцах появились офицеры и боцман.

Катер красиво развернулся и через две-три минуты исчез в сутолоке пароходов, паромов, буксиров, каиков и фелюг Босфорского рейда.

С этим катером навсегда уходили многие иллюзии романтически настроенного юноши. Однако именно эта потеря была одной из тех, совокупность которых неизбежно привела к тому, что контр-адмирал А. В. Немитц осенью 1917 года стал первым красным адмиралом.

Евгения Петрова настолько хорошо знают и любят у нас и за рубежом, что было бы нескромностью с моей стороны пытаться нарисовать портрет этого обаятельного человека, писателя, коммуниста и участника Великой Отечественной войны.

Если я все же рискнул предложить свои воспоминания о нем, это можно оправдать только тем, что мне пришлось несколько последних часов жизни Евгения Петровича пробыть рядом с ним и видеть его в центре трагических событий, волновавших в те дни всех советских людей.

Речь идет о судьбе Севастополя и лидера «Ташкент», на котором Петров участвовал в прорыве блокады на пути из Новороссийска в Крым и обратно.

Неизбежность и обязательность цензуры во время одного из наиболее тяжелых периодов войны была естественной. Но, делая свое дело, цензура закрыла от советских читателей плотной завесой многие мысли и чувства писателя о виденном и пережитом в июньские дни 1942 года. Та же цензура схоронила виденное и пережитое спутниками Петрова, которые находились вместе с ним на лидере «Ташкент», в Севастополе, в Новороссийске, Краснодаре и, наконец, при перелете в Москву, который оказался для Евгения Петровича роковым.

Только в самые последние годы в литературе мемуарного и исторического характера появились некоторые отрывочные упоминания о событиях тех дней, которые в свое время были известны только немногим свидетелям [34] В качестве примера можно привести брошюру И. И. Азарова «В боевых походах», выпущенную в 1961 году в библиотечке журнала «Советский воин». .