Владимир Першанин - Снайперы Сталинграда

При свете ракет Андрей увидел широко раскрытые глаза напарника. Тот был мертв. Ермаков полз, волоча в левой руке разбитую винтовку. Немного передохнул в глубокой воронке, а затем, пригнувшись, добежал до траншеи и перекатился через бруствер.

Трясущимися руками вертел и никак не мог свернуть самокрутку. Ему помогли, прикурили и молча ждали, пока он жадно затягивается махорочным дымом.

— Убили Ларьку? — спросил Никита Вереютин, пожилой мужик, земляк погибшего помощника.

— Убили.

— Жалко парня. Отец, брат сгинули, а теперь вот на Лариона похоронка придет.

— Дети в семье еще есть? — поинтересовался кто-то.

— Парнишка лет шестнадцати и мелкота, двое или трое. Парня не сегодня завтра тоже призовут, а матери одной мучиться. Вот ведь горе…

Вереютин был добродушный, семейный мужик, любил поговорить. Его перебил Антон Глухов, командир отделения, в котором числился Ермаков. С Антоном они были друзьями. Впрочем, какие там командиры и подчиненные, если отделения числятся только на бумаге, а во взводе осталось человек двенадцать.

— Ты сам как? Не задело?

— Я — ничего, — вдавливая окурок во влажную глину, улыбнулся Андрей. — Правда, пуля рикошетом в бедро угодила, распухло в этом месте и болит, сволочь.

— Героев всегда в задницу бьют, — провозгласил мелкий шустрый красноармеец Максим Быков.

По имени-фамилии его называли редко, а прозвище Брыня получил из-за присказки, которую часто подпевал крикливым тонким голосом: «Эх, брыня-брыня, балалайка…»

Возле кучки бойцов остановился старшина Якобчук и приказал Ермакову:

— Шагай к ротному. Знаешь ведь порядок, ему отчет в батальоны готовить.

Немцы запустили очередь из крупнокалиберного пулемета. Гулкую, словно молотили в пустое ведро. Те, кто сидели повыше, мгновенно нырнули на дно траншеи. Такой пулемет — штука серьезная. Пробьет и бруствер, и башку вместе с каской, если не успеешь спрятаться. Старшина Якобчук, присевший быстрее других, выждал минуту и, поднимаясь, поторопил Ермакова:

— Иди-иди, хватит прохлаждаться.

Андрей не любил старшину. За высокомерие, привычку покрикивать на бойцов, за объемистое брюхо, перепоясанное кожаным командирским ремнем. В другое время огрызнулся бы. Но события бесконечно долгого тяжелого дня, смерть напарника, боль в опухшей мышце бедра настолько утомили его, что Андрей молча поднялся и захромал к ротной землянке.

Винтовку, перебитую в ложе пополам, нес под мышкой. Как эти обломки на плечо повесишь?

— Сколько сегодня? — спросил Вереютин.

— Двоих. Наблюдателя и телефониста.

— Молодец, паря. На медаль уже заработал.

— Куда уж молодец, — буркнул кто-то из ближней ячейки. — Он медаль зарабатывает, а фрицы минами нас награждают. Одного всмятку размазало, а другого осколками посекло. Да еще Лариошку неизвестно где оставил.

В ротном блиндаже сидели несколько человек. Санитарка Зоя Кузнецова жарила картошку на небольшой чугунной печке. Командир роты, старший лейтенант Орлов, сидел на табуретке в накинутой на плечи овчинной безрукавке, подвинув ноги ближе к теплу.

— Что за дрова принес? — показал он пальцем на половинки винтовки.

— Перебило пулей.

— Ну и нечего всякий хлам тащить.

Юрий Семенович Орлов лицемерил. Любимец комбата, всегда подтянутый, молодцеватый, перетянутый портупеей, с кожаной кобурой, не давал спуску, если видел бойца без оружия.

— Да я закурить отошел, — оправдывался красноармеец, — а винтовка вон, в ячейке стоит. И штык примкнут.

— Фашист на тебя набежит, ты его окурком в глаз. Так, что ли, получается? — добродушно улыбался Орлов и, меняя тон, спрашивал сам себя: — Откуда такие недоумки берутся? До фрицев сотня шагов, а он на оружие наплевал. Цигарку в рот сунул и доволен. Сунь туда еще что-нибудь!

Старшина Якобчук сдержанно усмехался в густые светлые усы. Товарищ старший лейтенант, если что скажет, то всегда в цель. И сейчас усмехнулся шутке насчет обломков винтовки. Хотя знал: приди Андрей вообще без оружия — нравоучения было бы не избежать.

Не жалует ротный Ермакова. Может, слишком грамотным считает. Не желает тот перед Орловым прогибаться. В ответ на подковырку может и огрызнуться, чего мало кто себе позволяет. Юрий Семенович Орлов себя крепко уважает и никаких прекословий не терпит.

— Ну что, Андрюха, поздравить можно? — спросил командир первого взвода Василий Палеха. — Наблюдателя прихлопнул и телефониста за компанию.

Первое слово обычно принадлежало Орлову. Но Палеха, давно переросший свое лейтенантское звание, воевал еще в двадцатом году в Крыму. По слухам, дослужился до командира батальона, но во время очередной партийной чистки был из армии уволен и вновь призван с началом войны.