Роман Кожухаров: Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»

Андрей с каким-то запоздалым удивлением узнал в бойце Капустина. Ему на долю секунды показалось странным, что у того целое, нормальное лицо. Отогнав наваждение, Андрей бросился бегом вперед, по краю воронки, пригибаясь под корневищем, осыпающимся трухой и мхом, бьющим в нос густым запахом прелости.

Шум боя на левом фланге нарастает. Один за другим сквозь черные колонны сосен в левой стороне просвечивают неяркие вспышки, и тут же слышатся ухающие взрывы. Похоже на гранаты. В винтовочной и автоматной трескотне Андрей различает справа какой-то шорох, совсем близко. Он резко разворачивается с автоматом наперевес, но успевает различить телогрейку и полушубок на приближающихся к нему бойцах.

Сочетание оказывается неожиданным – Кокошилов с Курносиком.

– Вот тебе, лейтенант, командир, собственной персоной… – как будто выполнив обещанное, с облегчением выдохнул Кокошилов. Приблизившись, он с интересом разглядывает воронку и ее содержимое.

– Хорошенько их припечатало… – с равнодушным безразличием комментирует Кокошилов.

Политрук подбегает к Аникину, по дороге неосторожно задев плечом Кокошника так, что тот чуть не сваливается в воронку.

– Товарищ Аникин, товарищ Аникин… – задыхаясь, чуть не кричит он прямо в лицо взводному.

– Тише ты, тише… отдышись… – прерывает его старший лейтенант.

Курносик послушно останавливается и делает глубокий вдох и тут же выпаливает:

– Там это… товарищ Аникин… Наши в лесу на немцев напоролись… Затонский и еще ребята… Липатов с нами … Те, гады, из пулемета чешут, из автоматов…

Слова и целые фразы Куроносенко выплевывал сбивчиво, но сбивчивость эта была уже совсем другой природы. Не было в его голосе былой заплетающейся от животного страха, трусливой дрожи. Скорее взбудораженность и небывалое волнение, граничащие с восторгом. Как будто только что, отплевываясь, вынырнул он из соленой пучины, совершив прыжок в море с высоченной скалы – прыжок, на который никак не мог отважиться.

Одно это с нами , вскользь оброненное политруком, сказало Аникину о переменах, произошедших в характере политрука за те какие-нибудь полчаса, пока длился бой. Аникин не раз и не два наблюдал на передовой такие перемены, может быть, самые большие, судьбоносные в жизни бойцов.

За время скоротечной атаки люди взрослели прямо на глазах, будто заново рождались на свет, выламываясь из ребячьей скорлупы своих страхов. Это вовсе не означало, что они вмиг становились бесстрашными героями, которые, вылупив неморгающие очи, перли на вражеские пулеметы. Нет, они просто вырастали из своего страха, как из штанишек, и становились мужчинами. Становились солдатами. А солдату мало выжить самому. Он должен прикрыть товарища и убить врага. Да, это главное. Здесь межа, которая разделяет мужчину и труса, и ее не перешагнуть и не перепрыгнуть. Трус жаждет только одного – «я должен выжить» – любой ценой, во что бы то ни стало. Только это я, я, я у него в голове. А для солдата своя жизнь не самоцель. Это залог того, что он будет и дальше хорошо делать свою тяжелую работу: убивать врагов. Для этого все средства хороши: ты можешь отмеривать семижды семь раз, быть осторожен, хитер и даже коварен. Ты даже можешь быть боязлив. Но только при одном условии: если все это для того, чтобы враг был повержен наверняка.

– Замкомвзвода говорит: минометчики… – протянув грязной ладонью по шмыгающему носу, продолжил Курносик. – Товарищ Липатов просит помочь…

– Липатов на правом?.. – не выдержав, с удивлением, риторически переспросил Аникин. – Ладно, давай, лейтенант, обратно к ним. Скажи: идем на подмогу…

– Вас понял… на подмогу… – повторил Куроносенко, тут же бросившись прочь от воронки, в глубь леса. Оттуда доносились выстрелы. Перестрелка усиливалась.

– Ладно… – проговорил Аникин, оглядываясь назад. Габаритные огни «самоходок» все так же плыли вдали, обозначая движение колонны. Значит, штрафников бросили на ликвидацию явившихся из лесу немцев, а основные силы, отстрелявшись, двинули по своему маршруту. И никакой серьезной поддержки в виде танков, «сушек» или хотя бы одной артиллерийской батареи не предвидится. И на том спасибо. Эти несколько снарядов, вовремя выпущенных по опушке экипажем лейтенанта Романченко, свое дело сделали.

Аникин еще раз глянул на жуткую картину в глубине воронки. Да, если бы не точное попадание орудия «сушки», он и его люди могли вот так же валяться где-нибудь на подступах к этой опушке. Дай бог здоровья «самоходчикам», а то неизвестно, сколько бы их фашисты своими очередями мурыжили.