Михаил Толкач - Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

В особом отделе бригады слушали молча, забрали все немецкое, а витые погоны понесли командиру бригады Н.Е. Тарасову. «Обождите здесь!»

И у выхода из шалаша сел с автоматом порученец Я.И. Катаев. Приуныл наш командир отделения. Не улыбается и награды уже не ждет. Маракует, как выкрутиться. А его тем временем кличут к самому комбригу. Тот ходит, по своему обыкновению, темнее тучи, рыжеватую бороду мнет. «Генерала упустили, шляпы! Придется расстрелять вас!» И нашего Клепикова – под охрану до решения судьбы. А мы-то не знали оборот дела, гоголем ходим: легковушку поймали, немец молил смиренно о пощаде. Сосунки, одним словом. А тут в шалаш заглянул посыльный: «Пожалуйте, голуби, в особый отдел!»

Прямо скажу, не будь политработников, нашему сержанту не миновать бы вышки. И мы поняли свою оплошку и вредную милосердную слабость. «Немцы не пожалели б вас, попади им в руки». – Комиссар отдельной роты отчитывал нас напористо, как все делал.

– Иван Никанорович, да они, быть может, генерала из Добросли прохлопали! Самого главного немца в котле! – возмущался Малеев. – Может, сам командующий немецким корпусом!

– Учтите, комсомольцы, на войне жалость к добру не приводит. Это – азбука! – вновь продолжал комиссар роты Шеронов. – Здесь середки нет: или – или!.. Пока у противника в руках оружие, он враг!..

– Такая вот она, грамматика войны! – заключил Малеев.

Малеева как сейчас вижу. Роста выше среднего. Белявый. Голос грубый, строгий. Не любил, когда боец держал руки в карманах. «Зашью карманы!» – гремел он, бывало, на всю округу, отчитывая провинившегося. Во время формирования бригады в Зуевке он вел строевую подготовку: лейтенанты, капитаны, майоры – все ходили под его началом по струнке. Он чем-то был схож с комбригом, только чуток помягче. Воевал он, как говорится, дай бог каждому. Был смелый и хладнокровный и умел угадывать замыслы противника. На сложную разведку сам провожал. Если было очень морозно, подавал свою фляжку: «Один глоток для сугрева!» И это действительно согревало, душевность то есть…

И еще не любил он ворчливых и брезгливых. В любом коллективе найдутся занудистые людишки. Были они, разумеется, и среди парашютистов. На первых порах, случалось, увидит такой чистюля волосок в миске, спешит к Малееву: «Чем кормит старшина? Повара, как коты, обленились!»

Павел Федулович, бывало, выслушает со вниманием. Это привычка у него такая, никогда не перебивать человека, даже если тот не прав. Только набычится и обрежет праведника: «А падаль не пробовали есть?»

В тылу немцев туговато случалось с харчишками. Бывало, варим, допустим, конину на сухом спирту. Командир роты кричит: «Братья-славяне, первая ложка за мной!» Насчет славян он у нашего комиссара Мачихина перенял. Первым из котелка отхлебнет. Почмокает, живот погладит: «Кажется, есть можно!» И засмеется. А губы обветрены, приморожены, едва рот раздирает. А мы понимаем его по-своему: вроде пробу снимает, а сам думает о нас – отравления не вышло б!

С той проборки, с той ошибки в тылу глянули мы на себя более строгим глазом. Вроде на ступеньку шагнули выше…»

Военком Мачихин собрал политработников бригады поговорить о первых днях пребывания в тылу. Докладывали комиссары и политруки: потери, голодовки, обморожения, недоумение по поводу продовольствия… Тон разговора тревожный, озабоченный.

Поднялся военком отдельной зенитно-пулеметной роты Андрей Васильевич Калиничев. Его рассказ слушали с пониманием.

– Возвращаемся из разведки. Ребята изголодавшиеся, но бодро двигались, стараясь в сумерках пробиться к лагерю. Видим, омет соломы на всполье. Возле него немцы. Под Малым Заходом случилось. На возвышенности – мужчина и женщина. Под деревом. А на толстой ветке – веревки с петлями. Метрах в сорока дом с пристроем, как здешние жители говорят, «жихарь». «Нападем?» – спрашивает командир взвода Михаил Исаакович Бурдэ. Есть приказ: не шуметь!.. И все же решаю разбиться на две группы. Одну повел Бурдэ, а вторую – мы со старшиной Лушниковым.

Немцы готовились повесить мужчину и женщину. За ометом оказалась толпа мирных жителей под охраной. Мы так расположились, чтобы при стрельбе не зацепить деревенских. Немецкий офицер в черном лично накинул петли на шеи обреченных. И тогда по нему ударили из автоматов ребята младшего лейтенанта Бурдэ. Заработали винтовки СВТ. Истребили 20 фашистов. Старшина Лужников бегом на бугор, обрезал веревки, освободил жертвы оккупантов.